Барышня. Нельзя касаться
– Обожаю.
Марк Изотов:
– Что именно?
Барышня:
– Все – от любовных романов до фантастики, даже Зигмунда Фрейда на досуге…
Марк Изотов:
– Серьезно? Фрейд… это интересно?
Барышня:
– Хм… Ну, не так, как можно подумать… И ответов на свои вопросы пока не нашла.
Марк Изотов:
– А какие вопросы тебя мучают?
Я долго не могла решиться написать правду. Но он сейчас казался мне не совсем реальным человеком – так, картинка на экране, буквы, складывающиеся в слова. И почему‑то захотелось поделиться… Почему‑то хотелось рассказать ему… Пусть не все, пусть не самое главное, но выплеснуть, выдавить из себя, описать что‑то из бед, отравляющих мою жизнь. Я даже не заметила, что мы уже перешли на ты…
Барышня:
– Хочу понять, как такого изгоя, как я, вернуть в общество обычных людей?
Написала. Отправила. Потом только стало стыдно и за то, что зачем‑то рассказываю об этом чужому человеку, и за то, что я такая – больная, ненормальная, а этот… красивый мужчина теперь об этом знает! И почему только? Почему вдруг стало так важно, что обо мне думает какой‑то человек? Почему вдруг захотелось, чтобы он написал что‑то ободряющее, что‑то хорошее в ответ? Только бы не начал сейчас неискренне убеждать меня в обратном, в том, о чем понятия не имеет, в том, что я – прекрасна, что все мы имеем недостатки…
Марк Изотов:
– Ты уверена, что нужно туда возвращаться? Может быть, свой, особенный мир, лучше? Только близкие люди… А общество, оно, никуда не денется – пусть существует параллельно!
Барышня:
– Мои близкие люди – это старенькая мама и такой же старенький шпиц.
Зачем, вот зачем я это пишу? Чтобы он меня пожалел? И вдруг…
Марк Изотов:
– Давай встретимся?
Минут десять я невидящим взглядом всматривалась в эти два слова. Потом только дошло. Волна ужаса подняла волосы на затылке дыбом, прошлась по всему телу, судорогой сведя пальцы на левой руке. И я, выдернув шнур из розетки, выключила компьютер.
7 глава. Катя
Не могу заснуть. Знаю, что нужно расслабиться… Не только тело расслабить, но и мозг тоже – выбросить из головы все мысли, все тревоги, думать только о том, о чем думается, что само, без напряжения, без усилий формируется в голове… А думается о переписке с Марком Изотовым. Я расслабляюсь, выбрасываю из головы все лишние мысли и… ловлю себя на том, что продолжаю "беседовать" с ним! И даже представляю себе его ответы!
"– Зачем нам встречаться?
– Поговорим. Пообщаемся. Как все. Ты же хотела вернуться в социум – вот и будет такая возможность!
– С тобой пообщаемся?
– Ну, а с кем? Со мной, конечно.
– С тобой я не могу.
– Почему это?
– Потому что ты мужчина!"…
… – Потому что ты – мужчина! – с нажимом, как само собой разумеющееся, сказала Катенька Грише, прижимая к кровоточащей ссадине на щеке мальчика белоснежный носовой платок. – А ревущих мужчин мне в своей долгой жизни видеть пока не приходилось!
– Какая же она долгая‑то у тебя, барышня? Вот у деда Мирона – долгая, а у тебя – так… У тебя и коса ещё белой не стала!
Катенька отвлекала мальчика разговором, а сама осторожно уводила его к своему дому. На вид ребенку было лет пять‑шесть, а может, и того меньше – грязный, с давно нечесанными вихрами, торчащими в разные стороны из‑под старой, рваной шапки, он встретился девушке, когда та возвращалась с учёбы. Мальчик воровал на торгу, куда Катенька с подружкой Варварой по пути из гимназии зашла за петушками.
И ведь понятно, что воровал не от хорошей жизни – вон какой худющий, одна кожа да кости! Тулупчик не по размеру, в заплатках, этого скрыть не мог! Но ведь нехорошо это…
Толстая торговка пирогами и булками грозилась в другой раз, как увидит его, сразу жандармов позвать! А он так быстро убегал, так ловко уворачивался от множества ловящих рук, так петлял по торговым рядам, что напомнил Катеньке зайца, из последних сил удирающего от гончих! И смешно было – не поймали ведь, и горько – если поймали бы, никто бы не посмотрел, что он совсем ещё малыш, наказали бы жестоко.
А нашла она мальчика случайно. Расставшись с Варенькой у её дома, пошла дальше вдоль по мостовой, скрипя подошвами новеньких сапожек по слепящему глаза, искрящемуся в лучах солнца, снегу. Он выскочил из подворотни и врезался в неё сбоку. Оба упали в сугроб.
Со двора с палкой наперевес бежал старичок, махал своим оружием и ругался. Катенька быстро догадалась, что, видимо, и здесь мальчишка успел набедокурить! Споро подхватилась с земли и, запихнув его к себе за спину, собралась давать отпор обидчику, да только делать этого не пришлось – старичок то ли плохо видел и попросту не заметил мальчика, то ли решил не связываться с приличной барышней – выкрикнув напоследок: "Ну, я тебе покажу!", махнул ещё раз палкой и повернул обратно.
Катенька не стала сразу расспрашивать, что еще успел натворить мальчик, и даже не подала вида, что видела его недавно на торгу.
– Как тебя зовут? – спросила, как можно ласковее.
– Гринька! – ответил мальчик, настороженно поглядывая на неё.
– Пойдешь ко мне в гости? Я тебя петушком угощу!
Он боялся. И в гости точно не хотел. Но петушок, вытащенный из кармана и показанный мальчику, легко сумел перебороть страх. Растирая кровь по щеке Катенькиным платочком, Гриша ответил:
– А батька твой меня не поколотит?
