Беременна от мажора
Я спрыгиваю с постели, ничего не соображая, в истерике и ужасе собираю белье и одежду с пола. Руки трясутся. На простыне видны следы моей невинности. Перед глазами плывет, меня водит из стороны в сторону. Какой позор! Какой же бесконечный, убийственный стыд! Что подумает обо мне Дима? Мать обзывает его таким словами, что я хочу удавиться. Наконец‑то разыскав все вещи, я прижимаю к груди туфли и быстро прохожу мимо Димы, даже взглянуть ему в глаза не могу – боюсь, настолько мне стыдно.
– Дмитрий Егорович, ради бога, извините, гостиница приносит глубочайшие извинения. Эти люди подняли такой шум, мы решили, что произошла какая‑то ошибка. Всё, конечно же, будет оплачено за счёт заведения. Мы обязательно преподнесём комплимент от отеля.
– Да ладно, – слышу я Димин голос. – Иванка, – окликает он меня, но его отвлекает мой папа, оставшийся у двери.
– Я тебя засужу! – орёт отец. – Ты у меня надолго сядешь! Моя девочка! Силой взял, гад! Думаешь, если богатый, то всё можно!
Я иду куда глаза глядят. Бреду босиком по гостиничному ковру, кажется, к лифту, и всё ещё жму туфли к груди. И хочу умереть от этого позора, от ужаса, что испытываю.
– Иванка! Доченька! – Кидаются ко мне мать и отец, оба обнимают.
За спиной хлопает дверь.
– Надо сразу же в полицию.
– Я так и подумала, что с тобой что‑то не то. Не могла моя девочка трубку кинуть и на ночь куда‑то… Если её кто‑то не заставил.
– Он тебе что‑то подсыпал?! – рычит отец.
– А этот гусь Кирилл?! Одного борща у нас кастрюли четыре съел, так ещё и на его свадьбе была, бедная моя. Так и знал, что праздник богачей добром не закончится. Жаль, дедовское ружьё у меня на даче осталось, я бы…
– Да прекратите вы наконец! – плачу, тыча в кнопку вызова лифта.
Администраторша спешит по лестнице, не оглядываясь. Стыдно, как же ужасно стыдно и неловко.
– Папа тебя по сим‑карте нашёл, дядя Коля же в телефонной компании работает.
– Умоляю вас, замолчите оба, – плачу.
– Сейчас главное – не мыться. Маленькая моя, ну как же так? Надо было на помощь звать. Если мы снимем его биоматериал, то в суде сможем доказать.
– Я пошла с ним сама. Успокойтесь, ну пожалуйста.
Возникает пауза. Открывается лифт.
– Как, сама? – затихает мать, выравнивая спину и вытягивая шею.
– Вот так – сама! – плачу громче, тычу на кнопку первого этажа.
– Доча, не надо прикрывать этого богача!
– Я пошла с ним сама! – повторяю надрывно, никогда так не разговаривала с родителями, но их гиперопека довела нас вот до этого. – Потому что он мне понравился, и хватит уже.
В лифте снова тихо, слышно только, как щëлкают этажи, пока мы медленно ползём вниз.
– Не понимаю. Ты хотела отомстить Кириллу? – хмурится отец.
– Нет, я хотела провести ночь с этим парнем. Потому что хотела провести с ним ночь.
Ещё немного тишины, и мама отходит к стене, припадая к ней.
– Аааа, – резко в ужасе прижимает ладонь ко рту. – Просто так отдать свою невинность какому‑то проходимцу? Моя чистая девочка не могла так поступить! Он одурманил тебя!
– Пожалуйста, я прошу вас. Я уже совершеннолетняя, я сама могу выбирать, кому отдавать свою невинность!
Последние слова звучат истерично и как раз в тот момент, когда разъезжаются дверцы лифта. Я всё ещё босиком и не могу сообразить, что балетки не надо нести в руках, их надо надеть на ноги.
Перешептываясь и смеясь, из‑за стойки на нас косятся две работницы отеля. Кажется, мои родители подняли на уши всю гостиницу.
– Не смей так разговаривать с родителями! Ты живешь с нами, мы твои самые родные, ты пока ещё учишься, а значит, мы тебя кормим и одеваем. И мы будем решать, потому что мы знаем лучше. – Дёргает меня за руку отец.
А мать плетëтся сзади, обернувшись и взглянув на неё, я съëживаюсь. Она разочарована, я её подвела. На неё страшно смотреть, лицо, потемневшее от горя и ужаса. Она воспитывала меня по‑другому.
Глава 4
Дима просто закрыл дверь, и всё.
А у меня от звука хлопка сердце почти остановилось. До сих пор бьётся странно, как будто с неохотой, чересчур медленно. Я ведь взрослый человек, несмотря на то, что живу с родителями, мне не стоило слушать их, не стоило думать о том, как это выглядит со стороны. Как для Димы, привыкшего к свободе и весёлой жизни, наверное, дико и нелепо видеть подобный тоталитарный контроль.
Не нужно было стыдиться их, не нужно было уводить прочь, пусть бы орали, его семья тоже неидеальна. Просто остаться с ним и поговорить. Но я слишком слабохарактерный человек, чтобы справиться с такой ситуацией. И сбежать от этого всего показалось мне лучшим выходом.
Хорошо было бы встретиться с Машкой и Катькой, поговорить: они‑то точно знают, что мне теперь делать.
Наверное, на месте Димы, я бы тоже хлопнула дверью, вернувшись в номер, если бы ненормальные, старомодные мужик с бабой орали на меня, обзывая насильником. Хотела бы только одного: чтобы они замолчали.
Он звал меня. Но я не смогла. С одной стороны, привыкла слушаться родителей, с другой – хотела скорее увести их от номера подальше. Потому что то, как они контролируют всю мою жизнь, вплоть до половых отношений – это позор. Я ведь уже не ребенок.
Все мои знакомые девочки занимаются этим! Все! Плачу, не в силах сдержать слёз. В этом нет ничего сверхъестественного. Это нормальная потребность организма в двадцать лет. И выходят они потом замуж, и никто не кричит, что они «порченые», и всё у них отлично.
Но мои родители… Они даже не дали мне шанса что‑то объяснить, просто стали истошно орать.
Не хочу больше жить.
Дима не виноват, это всё мои больные на голову родители. Как можно было устроить всё то, что они устроили? Они ведь даже не звонили, неотвеченных нет, сразу же начали облаву, будто я какая‑то третьесортная гулящая девка.
Представляю, что Дима подумал обо мне. Не ожидал, наверное, что ему достанется такая. Он в Лондоне жил, ему любая с радостью улыбнётся, а мне теперь родители жизни не дадут.
