Беременна от мажора

Моё сердце не на месте. Аж гудит внутри. Блин, а если Диме не понравится, что я так долго обдумываю его предложение? Вдруг он решит, что я не заинтересована? А как я могу ответить, если я хочу пойти, но точно знаю, что отец с матерью не пустят меня? Папа соберётся со мной в коттедж. Я его знаю и даже представить боюсь величину позора – это безумие какое‑то. Дима привык, что девочки сами плывут к нему в руки, а тут какая‑то великовозрастная простушка с батей за спиной выкаблучивается. Ещё полчаса тишины, и он плюнет и забудет.

– Думаю, мне обязательно это зачтëтся, вот увидишь. – Машка поднимает палец к потолку, указывая вверх. – Там всё видят и записывают. Вот сделал ты хорошее дело, а тебе десять наград за это. Я поэтому всегда помогаю старушкам на переходе, отвожу свою старую одежду в детский дом. Так мне обязательно вернётся всё вдвойне.

Машка достает пилочку и начинает пилить ногти. Надеюсь, здесь нет камеры, а то вместо «вернётся вдвойне» будет ей незачëт по практике. Дело близится к обеду, а я никак не могу придумать, что мне ответить Диме. Если отказаться, он больше не попросит. Это не тот парень, которого можно мурыжить. Я видела, как на него смотрят другие девочки, а он выбрал меня.

Тело наполняется непонятным теплом, от волнения и страсти кожа покрывается мурашками. Не могу пропустить совместный вечер с ним, просто не могу и всё. Время летит и, перебрав приличную кучу бумаг, я смотрю на часы. Нам разрешили поставить перекусы в холодильник и, высунув голову в коридор, я нерешительно проверяю, есть ли кто снаружи.

– Ой, да ладно! – Толкает меня Машка, выпихивая из комнаты. – Мы же не в тюрьме, пойдём, у них там кофемашины есть и комната приема пищи. Сейчас пообедаем и назад в свою коробку поползём.

Взявшись за руки, мы на носочках пробираемся через коридор, минуя помещения, набитые офисным планктоном. Несмотря на то, что начался обед, большинство сидит и работает. Добравшись до холодильника, мы усаживаемся за стол.

– Сейчас кофейку намутим. Тебе капучино или латте?

– А может, нам этим пользоваться нельзя?

– Вот в этом твоя проблема, Иванка. Ты всегда думаешь, прежде чем делать. И потом половину веселья пропускаешь.

– Да уж. Точно, я так и делаю, особенно в последнее время, постоянно думаю головой, поэтому теперь столько проблем. – Опускаю голову, пробираясь за обеденный стол.

– Ой, да какие у тя проблемы, Вань? Ну родаки лютуют, так перебесятся. Смотри, там печеньки есть, может, по штучке, а?

– Не вздумай! – Бью подругу по рукам. – Мы и так чужой кофе хлещем, люди, может, на него скидывались, и на молоко тоже.

– Это тебе не «Облстройгражданпроект», чтобы на каждую писюльку скидываться, тут наверняка бизнес‑ланч из ресторана за счёт фирмы. Иначе бы новоиспеченная семья Петровых, – кривляется Машка, – не пошла сюда на практику с заделом на будущее трудоустройство. Зачем Кирюхе вообще работать?

– Тише ты. – Дëргаю подругу, и мы сдвигаемся в самый уголок, под пальму.

Так нас меньше видно. В комнату заходит наш руководитель практики и ещё две женщины, все они одеты строго, в чёрно‑белое, согласно дресс‑коду. Кажется, даже ногти у них сделаны у одного и того же мастера, настолько они идеально и одинаково выглядят. Но девушка помоложе со светлыми волосами и бледной кожей отчего‑то плачет.

– Тише, Вика, успокойся. – Наливает ей воды наш руководитель практики.

– Он меня убьёт.

– Красинский не убивает, а просто лишает средств к существованию.

– Сколько осталось до внеплановой конференции?

– Полчаса.

– Ну вот, у нас полчаса, чтобы что‑то придумать.

Наша руководительница присаживается на стол и хмурится, а мы с Машкой одновременно пригибаемся, вдавливая головы в плечи.

– Ты всем позвонила?

– Да.

– Почему нет своего переводчика?

– У неё инфаркт.

– Да ну? – округляет глаза.

– Полчаса назад случился. Красинский приказал Голиковой переводить, потому что американцы уже в здании и сейчас будут в конференц‑зале.

– Хорошо. Голикова, так Голикова. Она неопытная, но…

Девушка плачет громче.

– Так Голикову по скорой забрали.

– Почему? – Брови нашей руководительницы взлетают вверх.

– У неё по‑женски что‑то, и она сознание потеряла. Я вообще в шоке. Никогда не видела такого: давление упало и боли, укол сделали – не помогло, короче: капельница и в больницу.

– А лет ей сколько, что ей хреново так?

– Да молодая совсем.

– Понятно. Хорошо, а где эта с тринадцатого этажа – Лика Викторовна – ну, рыжая такая, с опытом?

– На пенсию проводили, – завывает та, которую назвали Викой, – я поднимала трубку, я ответила на его звонок, меня он и расчленит.

– Так зовите наёмного! Из соседнего здания, из подвала, с крыши! Здесь столько этажей, найдите хоть кого‑нибудь! Красинский нас на фиг всех поувольняет! – резко взрывается серьёзная тетка.

– В пробке! Там авария на улице, стоит весь проспект. Не успеем, американцы, блин, не застряли, проскочили, а три наших переводчика там!

– Инфаркт, скорая, авария! Мама дорогая, нас что, прокляли?

И в этот момент из‑за пальмы высовывается моя наглая Машка.

– Я очень извиняюсь, женщины, ой, в смысле уважаемые дамы, короче: моя подружка, – выталкивает она меня со стула, – она отличница. У неё лучший показатель синхронного перевода на нашем потоке. А ведь это неспроста считается самым сложным видом устного перевода, – размахивает руками Машка, входя в роль. – Переводчик‑синхронист переводит фразы прямо в тот момент, когда оратор эти фразы произносит, – она таращит глаза, демонстрируя, как это круто. – Так вот, Иванка может отставать от говорящего не больше, чем на полфразы, представляете?

Руководительница практики осматривает наши джинсы и майки, затем поворачивается к рыдающей сотруднице.

– Меняйтесь шмотками, лучше так, чем никак.

– Господи, – продолжает вздрагивать Вика, явно испугавшись моей персоны в конференц‑зале, но всё же расстёгивая пуговицы белоснежной рубашки и стягивая черную узкую юбку. От безысходности, не иначе.

***

– Слушайте, я не уверена, что это хорошая идея, – пытаюсь как‑то остановить творящееся вокруг безумие, пока одна из офисных барышень дёргает мои волосы расческой, стараясь собрать их в пучок на макушке.