Былины Окоротья

Десятник кивнул и, не стремясь скрыть разочарования, вернулся к своим людям.

Бородатые, одетые в кольчуги гриди в два десятка глаз выжидающе уставились на Видогоста. Каждый из них уже почувствовал плохое настроение начальника и не спешил начинать расспросы. Десятник, тоже не особо торопясь, прошёл среди воинов и уселся на канатной бухте. Насупившись, поднял капюшон плаща. Молча завернулся в его полы и сунул руки подмышки. Наконец, Вятка – следопыт и бывший браконьер – не выдержал, спросил:

– Ну, так чавож, рядник, мы выходим, али как? Ишшо чуток и рассветёт, мастера на стройку пособников погонят. Да и люд попрёт, кто на рынок, кто в предместья. На дороге будет ни развернуться, ни вздохнуть.

– Ага, неохота в толчее навоз каблуками месить, – поддержал его Миролюб, отирая рукавом блестящий от росы шишак.

– Дело парни говорят. Пора б уж двинуть, – закончил выражать общее мнение Илья, самый низкорослый воин из всей десятки, – Али мож уж отменился наш поход?

– А вам тёплая постелька так и мститься, – огрызнулся Видогост, – сказано вам было «ждите». Значит ждите. Успеете ещё на большаке подмётки истоптать. Ежели не вышли сразу‑то, значит, на то есть свои резоны…– десятник осёкся, сплюнул, оглядел людей и продолжил, – даже если нам они неведомы. Мы – княжья дружина и исполняем всё, что велено. Чинно, верно и всегда. Поэтому ежели было велено ждать, значит будем ждать. И пусть меня собаки искусают, ежели кто из вас, паскудников, скажет будто я не прав…

 

– Вообще‑то Видогост прав, пора бы в путь‑дорогу, – Всеволод посмотрел на зевающего, сонного Петра и неодобрительно хмыкнул. Княжич, презрев всякий здравый смысл и дорожный прагматизм, обрядился в новенький бежевый полукафтан с золочёными кистями на петлицах и такого же цвета сапоги из мягкого сафьяна. Голову юноши покрывала опушённая горностаем рогулька с золотой запоной, украшенной парой ястребиных перьев. Воевода хотел было заметить щеголю, что подобное одеяние уместней бы смотрелось на глядинах, чем в бою, но не стал. Последнее время мальчишка весьма чувствительно воспринимал любую критику, а начинать поход с ненужных пререканий воеводе не хотелось.

– Но ведь Калыга обещал прийти. Негоже его не дождавшись в дорогу выступать. Может, погодим ещё немного?

– Если хотим добраться засветло до Горелой засеки – единственного подходящего места для ночёвки на Зареченской тропе, то нужно выходить сейчас, – терпеливо пояснил Всеволод, внутренне поминая лихим словом и Тютюрю, и нерешительность юноши. Затем добавил уже мягче, – пора, Пётр. Дорога ждёт, да и Зареченские люди тоже. Ежели эта Скверна так страшна, как её Карась малюет, медлить нельзя.

– Хорошо. Выходим, – кивнул княжич, бросив исполненный надежды взгляд на ведущую к Колокшиным воротам улицу. Но затянутая пеленой тумана теснина меж домами оставалась безмолвна и пуста.

Коротко, знаменуя сборы, прогудел сигнальный рог. Двадцать человек, с явным облегчением поднялись на ноги. Действуя слаженно и деловито, с уверенностью ветеранов, не раз проделывавших подобные манёвры, они разобрали сложенные «шалашом» сулицы и двухсаженные копья. Закинули на спину щиты, и надели шлемы. Гриди собирались неторопливо, без беготни и никому не нужной спешки. Знали, что излишняя суета к хорошему не привёдет, а от плохого не отвадит. Гремя оружием, и отпуская шуточки, дружинники построились по двое. Пантелей и Видогост обвели быстрым взором воинов и встали во главе десяток.

– Итак, в путь? Как вижу, Тютюря с компанией нас своим присутствием не почтил, – Врасопряха, всё утро истязавшая расспросами Карася, подошла к мужчинам, ведя на поводьях небольшую лохматую лошадку с волосатыми бабками. Бока кобылки «обросли» вьюками и туго набитыми переметными сумами. Создавалось впечатление, что колдунья решила прихватить с собой всё, что могла увезти её каурая.

На самой Врасопряхе было перепоясанное кушаком льняное платье, поверх которого она накинула походный плащ из толстого сукна. Правда, волосы колдунья сегодня убрала в одну широкую косу, вплетя в смоляные пряди золотисто‑алую ленту. Колты в виде сов исчезли, но на лбу у волховуши вместо них появился волосяной шнурок, хитро оплетающий маленький обруч. В центре украшения крепилась чудная, похожая на паучью паутинка. Не иначе, какой колдовской аводь. Замершее в обруче заклятье, дававшее своей владелице непонятную для простого человека силу. За спиной кудесницы, словно вечерняя тень, маячил Ксыр. Всеволод ещё раз поразился внушительным размерам молодца. Выражение «косая сажень в плечах» в его отношении можно было смело принимать за чистую монету.

– Бес с ним, с Тютюрей. Больше ждать не можно. Выступаем.– Кивком указав на мнущегося у стены Кузьму по прозвищу Карась, Всеволод спросил: – А с этим что? Удалось вытянуть из зареченца что‑нибудь полезное?

– Немного. Похоже, он и сам толком не знает, что за напасть такая эта Скверна. Послушать его, так это вроде и зверь невиданный, и недуг. Какая‑то зараза от которой одинаково страдает и зверьё, и лес, и почва. В общем, странно всё.

– Что бы там ни было, отцовская дружина с этим разберётся, – надменно задрал нос княжич, – Не было ещё такого случая, чтобы Марь‑городские воины не смогли какую бестию осилить. Вы, любезная волховуша, главное не путайтесь у нас под ногами, когда дойдёт до горячей сечи.

– Я изо всех сил постараюсь не тревожить твою рать, о светлый княже. Сожмусь в комочек и пережду в кустах, пока ты и твои доблестные воины будете расправляться с нашими ворогами,– смиренно произнесла ворожея, но Всеволод видел скрываемое ей лукавство. Бесят, плясавших во взгляде Врасопряхи.

А вот Пётр, судя по всему, нет.

– Вот именно, негоже женщине вставать между мужчиной и опасностью. Мы сами всё порешим, скажи, Всеволод?

– Сделаем всё, что в наших силах, коли дело не коснётся чародейской порчи. Ну а ежели колдовство чёрное на топях встретим, то государыня Врасопряха с ним совладать поможет. – После короткого раздумья подтвердил воевода и, неодобрительно посмотрев на молодого княжича, добавил, – По моей и Ярополка просьбе. Потому и тебе, Пётр, следовало бы поблагодарить кудесницу за это. Желательно прямо здесь и сейчас.

Мальчишка, было скорчил недовольную мордашку, но придавленный тяжёлым взглядом Всеволода недовольно буркнул, – Благодарю… э, госпожа.

Рыжий и высокий, остроносый, княжич внешностью всё больше напоминал отца. Окольничий был уверен, что с годами плечи юноши расправятся, взгляд приобретёт свойственную взрослому мужчине уверенность, руки твёрдость, а прыщи пройдут. «Скоро Пётр чертами превратится в копию молодого Ярополка. Прискорбно только, что во всём остальном он начинает до боли походить на мать», – отметил про себя Всеволод. Отметил с сожалением, от которого ему перед самим собою стало стыдно.

Кудесница в ответ на вынужденную благодарность княжича церемонно поклонилась. Однако воевода видел, что на губах у Врасопряхи играет всё та же лёгкая улыбка, из‑за которой её действия казались чуть ли не насмешкой. По счастью, Пётр этого не заметил.

– Хоровод рад оказать услугу владетелю Марь‑города. Быть может, после завершения похода Ярополк станет хоть немного серьёзнее относиться к нашим советам и перестанет делать вид, что Лысого холма не существует.