Былины Окоротья
– И кто ж такой, по твоему мнению этот самый «лучший воин»? – осторожно поинтересовался Всеволод, – Тот, кто искуснее других умеет разваливать головы недругов? А может, скачет на буланом коне, обгоняя ветер? Пьёт больше остальных? Носит ожерелье из отрубленных ушей поверженных врагов как онригарские мамлюки? Объяснишь мне, старому воркотуну?
– Ну‑у, нет… – протянул Пётр, явно застигнутый вопросом Всеволода врасплох. Княжич немного постоял, подумал и изрек: – Самый лучший воин, это тот, кого все уважают и боятся. О ком слава оперёд него идёт и кого никто победить в бою не может. Прям как Митьку.
– Не спорю, Тютюря здорово умеет покрутить мечом. Но знаешь, на большаках встречались мне ребятки: наёмники, мародёры, разбойники, которые владели клинком ничуть не хуже, а может даже лучше, чем Калыга. И о них тоже молва на много вёрст окрест шла, недобрая, но всё же слава. Многие тоже говорили о них как о самых лучших воинах.
– И что же с ними стало?
– То же, что и со всеми, кто идёт тропой душегубства и разбоя. Их убили. Причём смерть они нашли от рук ничем непримечательных солдат, охотников за головами, или вконец пресытившихся их бесчинствами, простых деревенских мужиков. Говоря другими словами – не самых лучших воинов. И знаешь что? Через пару лет, имена тех, кого боялась вся округа, перед кем дрожали войты и тиуны, никто уже не мог припомнить. Все эти Черные Дроимы, Беспалые Леехи, Маль Горан ибн Каир Девять жизней быстро забылись. Потому как человек устроен так, что старается выбросить из головы всё плохое, все беды и ужасы, что с ним случились. Люди хотят помнить лишь хорошее, так им легче жить. А посему, на мой взгляд, нет смысла быть самым лучшим воином, ежели о тебе никто не захочет вспоминать. Достаточно быть хорошим человеком. Радеть за дело правое, вставать на сторону тех, кто не может позаботиться о себе сам, жить по совести и чести. Порой это намного сложнее, чем научиться лучше всех владеть мечом.
– По‑моему, ты мелешь вздор, – обиженно надулся княжич.
– Может быть, – Всеволод пожал плечами, – вот только твоего отца никто тоже не назвал бы «лучшим воином». Однако слава Ярополка гремит от ледяного взморья Хадрхейма до самого Калиграда. Кого ни спроси, любой ответит, что Ярополк Митич – князь Марь‑города – славный муж, сделавший для людей намного больше, чем Вольга, убивший огнедышащего змея. Поскольку горын, разоривший в былине деревню, погубил с десяток людей не больше, а пришедший после набега Орды голод выкосил тысячи. И только усилиями Ярополка, его упорством и трудом здесь, на Окоротье, помор среди людей удалось пережить без значительных потерь. Так вот и скажи мне, кем желанней быть – лучшим воином или хорошим и толковым человеком?
Пётр, насупившись, молчал. Всеволод не считал, что молодой княжич вот так сразу переменит свои взгляды. Но он начал сомневаться, что уже хорошо.
– Молчишь? Правильно. Подумай над моими словами. А что до славы, то вовсе необязательно добывать её мечом. Порой она сама к тебе приходит.
Пока окольничий и юноша беседовали, дружина выстроилась в колонну. В ожидании приказа люди переминались с ноги на ногу, ведя тихие пересуды. Навьюченные ослики пряли ушами. Наконец протрубил рог, и отряд тронулся с места, исчезая под сенью вековых деревьев. Шаги дружины, сначала сбивчивые и неровные, постепенно выстроились в единый, чёткий ритм, отточенный в несметном числе пеших переходов. Походный марш, которым ноги воинов привыкли пожирать поприща[1], набирал свой темп.
6.
Леший
Отряд шёл, и лес двигался ему навстречу. Солнце, пробиваясь сквозь листву, бросало пёстрые, мозаичные тени на доспехи гридей, на алые плащи опричников и спины лошадей. Воздух в округе полнился ароматами весны и звуками нетронутой природы.
Неугомонным молоточком простукивал стволы берёз красноголовый дятел, в орешнике ворочался невидимый взору длинноногий лось, а по сплетениям ветвей скакали белки. Густые непролазные кусты, по которым уже начали взбираться усы хмеля, заполняло дикое верещание горихвосток, зарянок и пищух. Лес дышал и жил, не обращая никакого внимания на пришельцев, упорно продвигавшихся в его глубины.
Постепенно мрак густел. Высокие, корокольчатые сосны зубчатой грядой встали по краям тропинки. Густой подлесок, встретивший дружину на опушке пением птиц и обилием цветов, редел. Кустарники и низкорослые деревца, укрытые под развесистыми кронами исполинов, чахли в вечном сумраке. От былой, еле видной глазу тропки, ручьём текущей меж деревьев, не осталось и следа. Оставалось загадкой, как Кузьма находит путь, уверенно ведя их в мрачные глубины дикой чащи. Неустанно суча посохом, который он сделал из молоденькой осины, болотник, не колеблясь, спускался в забитые вакорьем логи, пробирался топкими лощинами, густо заросшими дуплистыми стволами ивняка, находил дорогу среди горбатых скал, отыскивая узкие теснины меж обомшелых, разукрашенных хохломой лишайника камней. Он шёл уверенно и быстро, и дружина следовала за ним вослед, сопровождая марш бряцаньем оружия и протяжным ржанием коней.
Преодолевая очередной каприз ландшафта, отряд нос к носу повстречался с лешим.
Они наткнулись на него внезапно, спустившись в тёмную, заросшую спиралями молодого папоротника впадину. Раздол, не больше четверти версты в длину имел крутые, размытые склоны, вытканные извивами корней. В полутьме, царившей под сенью деревьев, эти сплетения походили на чешуйчатые клубки змей.
Постояв на краю оврага, Кузьма мельтешащим, сдерживаемым шагом сбежал по косогору. Оказавшись на дне яра, заполненном талою водой и выстланном гниющим валежником, он вдруг испуганно вскрикнул. Отпрянул. Повалился навзничь. Чураясь, зареченец пополз спиной назад, разрывая лаптями ковёр из палой хвои и слежавшейся листвы. Напуганное криком Карася вороньё, хлопая крыльями, неохотно поднялось с земли. Отяжелевшие птицы расселось по ближайшим веткам, оглашая окрестности громким граем. Встревоженные гриди ссыпались по склонами оврага. Настороженно вглядываясь в дебри леса, воины опустили древка копий. Недовольное прерванным пиром воронье, возмущённо каркая, впились в непрошенных гостей чёрными, беспокойно мигающими бусинками глаз. Однако улетать не спешило. Пернатые падальщики не хотели оставлять добычу. Выжидали.
Пантелей помог подняться крепачу, и оба уставились на что‑то, скрытое от остальных навалом бурелома. Всеволод, передав поводья Ярки одному из воинов, протолкнулся меж людей. Глянул наземь, на то, что, не отрывая взгляда, рассматривали Пантелей с Кузьмой и вдруг почувствовал, как воздух покидает его грудь, с тихим свистом проходя сквозь зубы.
Существо, лежащее на палых ветках, имело в себе росту с дюжину локтей не меньше. Настоящий великан. Вытянутый и худой, с впалыми боками, покрытыми свалявшейся облезлой шерстью, гигант уткнулся мордой в нерукотворный проруб, образованный сплетением хворостин. Обвислый «коровий» хвост с метёлкой безвольно покоился между кривых ног. Седые космы на выпуклом затылке, разметавшись, плавали по поверхности воды. Витые мощные рога нацелились острыми концами в склоны балки.
[1] старорусская путевая мера для измерения больших расстояний
