Былины Окоротья
Всеволод, кашлянув, прочистил горло.
– Вятка, Нимир, быстро ко мне!
Кметы отделились от остальных и, подойдя к воеводе, замерли, тараща глаза на труп лешего у ног. Один из гридей суеверно сложил на руке пальцы в знак, охраняющий от сглаза.
– Ты, Вятка, лучше всех читаешь по следам. Проверь, откуда этот ёлс притопал. Нимир, прикроешь ему спину.
Труп был свежим, и Всеволод не стал напоминать об осторожности. Без лишних слов было понятно, что тот, кто расправился с лешим, все ещё может гулять поблизости
– Остальные в круг. Щиты в землю. Видогост, соглядатаев на уступы.
Даже сейчас, поглощённый страшной находкой, Всеволод не без гордости отметил, что ежедневная муштра не прошла для дружины напрасно. Воины действовали быстро и умело. Не досчитав и до пяти, он любовался чётким строем воткнутых в землю ростовых щитов. Блестя круглыми умбонами, они образовали вокруг поляны правильное кольцо, ощетинившееся наконечниками копий.
– Тпррруу! Тпрууу! Зараза! Легче, окоянец!
Верхом спускаясь по откосу, Тютюря нервно натягивал поводья в попытках сдержать сивку. Песчаный склон раздола осыпался и сползал под копытами коня, заставляя жеребца высоко задирать бабки и беспокойно крутить головой.
– А, чтоб тебя! Бзыря[1]! Танцор чёртов!
Взгляд Калыги упал наземь. Замер. Глаза опричника широко раскрылись.
– О боги, Радогост и Боярагда, что это за стервь такая?
– Ёлс, лесовик, зыбочник, леший, борута. У него много имён. Некоторые даже называют пугалищем и предпочитают думать, что его существование всего лишь бабьи сказки, – сухо бросил Всеволод. Наклонившись он рассматривал покрытые бурой коркой струпья, на спине трупа. Расхлёстанные глубокие раны, идущие группами параллельных линий, начинались у левого бока чуда и заканчивались на середине правой лопатки, образуя сложный абстрактный рисунок из засохшей крови. В том, что это следы когтей, Всеволод не сомневался. Как и в том, что свежие, влажные выбоины на коже существа, были работой воронья. Удивление вызывало только отсутствие на теле других отметин: следов волчьих или медвежьих зубов, укусов упырей и прочих трупоедов. Видимо пал лесовик совсем недавно и, укрытый на дне глубокого яра, ещё не успел привлечь крупных хищников. Пока Всеволод разглядывал труп, в овраг спустилась остальная свита Митьки. С ними же был и Пётр. Опричники ворча спешивались, вразвалочку подходили к атаману, и замирали с раскрытыми ртами. Княжич, увидев лешего, смертельно побледнел, но более ничем не выдал своего испуга. Всеволод, заметив это, одобрительно кивнул. В груди у воеводы шевельнулось чувство, очень похожее на гордость. Из мальчишки, при должном обращении, все ещё мог вырасти настоящий воин.
В отличие от глазеющих во все глаза опричников, воины из дружины не стремились заглянуть на дно заполненной талой водой и вакорьем ямы. Не спешили подходить к воеводе с приспешниками. Держались в стороне. Причина такого поведения была проста. Некоторым кметам уже доводилось встречаться с ёлсами, защищавшими свои угодья. Смотрители леса безжалостно наказывали тех, кто глумился над природой и осквернял её альковы. В казармах, из уст в уста передавались слухи о безудержной ярости стражей пущи, разрывавших людей голыми руками. О насылаемых ими мороках, оживавших деревьях и зверье, повиновавшемся воле козлорогих. Слухи, которые даже потомственных горожан заставляли относиться к лесному духу с уважительным почтением, почти благоговением. И вот теперь, один из повелителей леса лежал у ног людей безмолвным хладным трупом. Это не могло не вызвать в сердцах воинов смятение. Кто убил лесовика? Кто смог отважиться на это? И, самое главное, – у кого достало сил? Подобные вопросы, несомненно, вертелись в головах у гридей, но оставались без ответа. Да и сам воевода задавался ими, ловя на себе встревоженные взгляды воинов. Меж людей пополз приглушённый, смердящий суеверным страхом шёпоток.
[1] сорванец, бешеный повеса, шатун
Конец ознакомительного фрагмента
