Былины Окоротья
Вокруг, сорвав покров зимнего сна, природа просыпалась, оживала. Неспешно шагая, по земле ступала босая девушка в венке из первоцветов. Платье всех оттенков зелени накрыло горы, степи и холмы. Обдавая Окоротский край своим нежным дыханием, сестра солнца пробуждала его к жизни. Присутствие Зимцерлы[1], чувствовалось всюду, а особенно здесь, в наполненном цветами княжеском саду.
Ветви черёмухи, нависшие над головами у мужчин, вышибали дух одуряющим, терпким ароматом. Кисти соцветий столь густо покрывали их, что листьев почти не было видно. Над сердцевинами белых лепестков порхали бабочки, гудели пчелы и шмели. Полосатый бурундук, испуганный жужжанием майского жука, громко цокнув, пробежал по ветке. Тяжёлый хрущ, словно бронзовый дракон, лавировал среди листвы, пытаясь найти путь сквозь крону. Лучи солнца, золотившие висящую в воздухе пыльцу, пробились через изумрудный занавес и упали на панцирь насекомого. Жук тут же превратился в драгоценный самородок. Обрамлённый взмахами сусальных крыльев, он принялся кружить на месте. Растерянный и ослеплённый. С вершины одной из стрелецких башен раздалась вибрирующая трель скворца.
«Весна пришла», – подумал Всеволод, с наслаждением вдыхая влажный, насыщенный свежестью воздух.
2. Шеломянь
[2]
кудесников
Разговор с волхвами у воеводы не сложился. Неудивительно. Всеволод сызмальства чурался встреч с кудесниками. Избегал их, если только мог. Не доверял.
И нет, то был не страх, а что‑то другое. Какое‑то необъяснимое, глубинное чувство. Смесь беспокойства и тревоги, возникающая каждый раз, когда Всеволод глядел в чудные, меняющие цвет глаза ворожеев. Пусть мудрые, но совсем чужие. Словно видели они такое, что обычный человек видеть был не должен. Всякий раз находясь подле морокунов, воевода чувствовал, как тело пробирает озноб, как по коже бежит волна мурашек. Необъяснимое ощущение сродни тому, которое возникает, если долго вглядываться в бездонную черноту колодца. О чем можно говорить с такими людьми? О лошадях? О девках?
Нет, он никогда не умел общаться с колдунами. И нынешняя беседа исключением не стала.
Стоя у порога каменной целлы, возведённой вокруг капища на Лысом холме, Всеволод пытался донести желание князя до седобородого морокуна встретившего его в дверях.
Получалось у него из рук вон плохо.
Воевода с четверть часа распинался перед стариком, который в молчании взирал на его потуги, даже и не думая пускать внутрь храма. Всеволод понимал, что выглядит он как безродный босяк, просящий подаяние, но поделать ничего не мог. На холме действовали правила служителей богов. В груди, против воли, вскипало страстное желание дёрнуть старого козла за бороду и, повалив его на землю, ворваться в святилище силой. Найти внутри кого‑нибудь, кто отнесётся к его словам с большим вниманием, а не станет изображать из себя немую рыбу. Но делать этого никак нельзя. Отношение Ярополка c волхвами и так сердечностью не отличались, а такого рода выходка вовсе могла привести к разладу. Да и городское вече, с открытым ртом внимавшее каждому слову морокунов, не шибко бы обрадовалось подобному проступку. Вот и стоял окольничий как дурак, переминаясь с ноги на ногу, соперничая в красноречии с Карасём. Старик же, всё смотрел на него своими странными, изменчивыми глазами, и взгляд у него был такой, словно видел он живого человека в первый раз.
Наконец, рассказ был окончен, и Всеволод стал ждать ответа. По‑прежнему не вымолвив ни слова, дряхлый чароплёт полез в кошель на поясе и долго что‑то там искал. Выудив из его недр маленький мешочек, он запустил в него пальцы и растёр между ними щепоть какого‑то чёрного порошка. Прежде чем Всеволод сообразил, что к чему, колдун ткнул пальцами ему в лоб, мазнув по нему снизу вверх, словно муху раздавил.
Не ожидавший подвоха воевода на мгновение опешил. Этой заминки морокуну хватило, чтобы захлопнуть перед ним резные двери.
Все ещё пребывая в замешательстве, Всеволод дотронулся до чела рукой. На пальцах чернильной, маслянистой бахромой расплылась странная мерзость. Воняла непонятная дрянь неимоверно.
Разозлившись пуще прежнего, окольничий в сердцах пнул узорчатую дверь. На дубовых досках резец мастера запечатлел извечное противостояние бога Радогоста с великим пожирателем всего сущего – змеем Гхеересом. Отпечаток подошвы сапога окольничего, пришёлся как раз в рыло гаду. В душе Всеволод пообещал себе, что с первой же оказией, вернётся сюда с парой крепких парней из дружины и научит этих ведунов хорошим манерам. Резко развернувшись, мужчина зашагал к привязанной неподалёку Ярке. Почуяв Всеволода, кобыла принялась прясть ушами, шумно зафыркала, шарахнулась от него в сторону.
– Уж ты‑то не начинай, – раздражённо прикрикнул на неё окольничий, сдёргивая поводья с усыпанного жёлтыми цветами куста гороховика и запрыгивая в седло.
Лошадь укоризненно заржала.
– Без тебя знаю, что смердю, – огрызнулся Всеволод. Громко цокнув, он направил Ярку вниз по склону, к подножию Лысого холма.
Глинистый откос порос прядками спорыша и кустиками полыни. Ощетинившись прошлогодними, ломкими метёлками, он полого спускался в зеленеющий бурьяном лог. Утопая в жухлых прошлогодних листьях, дно впадины скрывало узкую дорогу, почти тропку. Извиваясь и петляя, она, словно ручеёк, впадала в мощённый камнем тракт – большак, ведущий к воротам Марь‑города. Однако воевода не отправился сразу к городским стенам. Завернув коня в сторону, он спустился в заросший тальником и укрытый ветвями калины овраг. Там, журча на перекатах, текла неглубокая речка.
Всеволод спешился. Поправил сбившийся чепрак. Выбрал заводь поспокойнее и наскоро умылся, распугав гуляющих у берега мальков плотвы и пескарей. Растерев до красноты лицо окольничему удалось смыть чёрную гадость. Неприятный запах вроде бы пропал, но ощущения на коже чего‑то чужеродного, поганого осталось. Помянув недобрым словом ворожея, Всеволод подвёл к воде лошадь. Терпеливо ждал, пока шумно втягивающая воду сквозь удила Ярка не напьётся. Когда кобыла, фыркнув, подняла голову от реки, ласково похлопал её по шее, прошёлся ладонью по мягким тёплым ноздрям. Животное благодарно льнуло к человеческой руке, щекоча кожу влажной мордой, покрытой жёстким реденьким пушком. Злость на безумного морокуна постепенно отступала, и Всеволод понял, что затевать свору будет глупо. Вставив ногу в стремя, он одним махом сел в седло и, тронув бока кобылы каблуками, вернулся на путь к тракту.
3. Марьгородский торг
[1] Зимцерла – под этим именем древние славяне чтили богиню весны и цветов
[2] холм (устар.)
