Бывшие в падении

– Пожалуй, учитывая, как тесно в прошлом переплетались наши… профессиональные отношения с личными, теперь уже и не разобрать.

Я с трудом сохранила лицо. Чувствовала, что Поль припомнит мне эту реакцию на его близость во время репетиции. Вот, пожалуйста, Дияра! Дала слабину – наслаждайся.

– Ладно, я спрошу по‑другому: я могу сделать что‑то для того, чтобы ты передумал выгонять меня из театра?

– А какие будут варианты? – неожиданно развеселился Кифер, что мне совершенно не понравилось.

– Не знаю, – развела я руками.

– Замри, – вдруг сказал Кифер.

Я опешила, но в самом деле более не двинулась. Рефлекс на его голос, что ли?

– Левая рука выше. Носи сумку на разных плечах. Так что ты там говорила?

У меня создалось стойкое чувство, будто Поль надо мной снова издевался. Зажмурилась, с трудом восстанавливая мысль и способность соображать, не отвлекаясь на эмоции.

– Я говорила, Поль, – проговорила я с нажимом. – Что хочу остаться в театре. Очевидно, ты мне не доверяешь. Прекрасно. Что я могу сделать, чтобы это изменить? Ты можешь потребовать любую проверку, поставить меня на весы, как раньше, запросить документы у Мерхеева – по ним легко увидеть долгосрочную картину. Можешь переговорить с моим психотерапевтом. Я дам ему разрешение на предоставление информации о моем состоянии – пожалуйста, пользуйся…

– Дияра, у тебя плохо с памятью? Все это уже было и никак не помешало тебе довести себя до края. Ты чуть не грохнулась со сцены прямо в оркестровую яму на глазах у ломящегося от зрителей зала. И врачи сказали, что продолжи ты себя изводить так и дальше, протянула бы от силы неделю.

А вот теперь я очевидно дернулась, как от пощечины, но потом нахмурилась и взглянула на Кифера.

– Вот даже интересно, если бы у меня был выбор и я ушла из театра в другую труппу, ты бы поставил спектакли в каждом приютившем меня местечке? Что, неужто тема с занесением моего имени в черный список, как два года назад, больше не работает?

Я поняла, что зря это сказала, еще до того, как Поль сорвался с места. Не успела опомниться, как он уже зашел мне за спину и зашипел у самого уха:

– Сорвав премьеру, ты для меня исчезла. Я не из тех жалких неудачников, кто станет ночами обзванивать друзей, запрещая им брать на работу неугодных мне людей. Ты выкарабкалась – я это уважаю. Но работать с тобой не желаю, и кто бы меня за это осудил.

От его близости в теле напряглась, казалось, каждая мышца.

– Умерла. «Ты для меня умерла». Так у нас говорят. Повтори правильно.

– Ты для меня умерла, – проговорил он без паузы.

Это было то, чего я хотела, но в груди стало пусто и холодно. Захотелось обо что‑то опереться, но я стояла посреди кабинета, потому что сесть мне никто не предложил. Ожидаемо.

– В этом дело? В вашем легком отношении к смерти? В восемнадцать ты романтизировала смерть? Прямо как сейчас? «Я тебя убью», «Ты для меня умерла»… Мне всегда нравилась выразительность ваших театров. Вы очень красиво умираете на сцене. Но, как оказалось, только понарошку.

Я горько улыбнулась, стараясь сдержать слезы:

– В этих выражениях принципиальная разница. «Я тебя убью» – это шутливое выражение. Но «Ты для меня умерла» – нет. И ни в одном из них нет романтики.

– Значит, я правильно выразился, – не дрогнул Кифер. – Так что ты там от меня хотела на самом деле?

Его рука легла мне на бедро, пальцы с силой сжались, впиваясь в плоть. Но не причиняя боли. Я ахнула и постаралась сдержать дыхание.

– Что ты делаешь?! – вскрикнула в возмущении, попыталась вырваться, но оказалась в захвате рук. Прижатая к Полю всем телом. И… я не чувствовала его желания. Одну только демонстрацию власти. Еще удар? Отличный вышел! Выверенный.

– Сегодня во время репетиции было… интересно, – насмешливо проговорил Кифер, коснувшись моего уха языком. – Куда интереснее, чем раньше. Ты пришла за этим?

Меня обожгло болью. О том, что мы с Кифером темпераментами не совпали, я догадывалась, но тешила себя мыслью, что женщины, которая ему как раз, не существует. А потом познакомилась с Эви. До сегодняшнего дня все это казалось мне далекой, беззлобной шуткой, но слышать вот так…

Вместо того чтобы продолжить вырываться, я развернулась лицом к Полю и изо всех сил толкнула его в грудь. Он меня не выпустил, и в результате мы оба полетели к стене. Я буквально распласталась на его груди, едва не ткнулась носом в шею. Запах разгоряченного июльской жарой мужского тела забился в ноздри, путая мысли. Но я подняла голову, наткнулась на испытующий взгляд и… опомнилась.

– Да как ты вообще смеешь после всего, что было… – голос сорвался, пришлось откашляться. – Я признаю, что виновата перед тобой за сорванный спектакль. Но остальное… Я любила тебя, и ты это знал. И ты оставил меня в одиночестве в больнице, а затем в реабилитационном центре. Даже не интересовался, жива ли я. Ты, может, и не топил меня, обзванивая ночами знакомых, как Шадрин, но чем ты лучше? Ты вернулся за мной, чтобы доломать оставшееся. Я ненавижу тебя, Поль. И лучше обойду пешком все театры России в поисках работы, чем стану с тобой спать ради сомнительной чести быть помилованной!

Руки на моей талии тотчас разжались.

– Нет так нет, как скажешь. Будь добра с этого момента на «вы». Фамильярность нам ни к чему.

Пару секунд я изумленно таращилась в его удаляющуюся спину, а затем вылетела из его кабинета, задыхаясь собственными никому не упавшими откровениями.

 

Кифер

Она уверяла, что не больна, но сегодня, поймав ее после неудавшейся поддержки, Поль мог обхватить ее талию пальцами двух рук. И осталось бы место. Разумом он понимал, что дело не в худобе – в настрое, но перед глазами навсегда застыли картинки катящегося в сторону оркестровой ямы изможденного тела. Если бы Дияра просто упала посреди вариации, ее состояние можно было бы скрыть, но она потеряла сознание во время паркетной поддержки, а ее партнер не понял, что происходит. Он ее отпустил – и Дияра покатилась по касательной после раскрутки в сторону ямы. [Паркетная поддержка – поддержка, во время которой ноги партнерши не отрываются от пола]. Парню ничего не оставалось, кроме как, плюнув на рисунок танца, попытаться поймать Огневу прежде, чем она свалится на головы ни в чем не повинных музыкантов.

Но еще Поль знал, что вина в этом отнюдь не на одной Дияре. Он видел, что все очень плохо. Когда она находилась во власти голода, ее глаза обводило черными кругами, но в них появлялся лихорадочный, нездоровый блеск. Одержимость. Она как будто горела изнутри.