Череда совпадений, или История городка имени Виры

Левое веко было опухшим, и предавалось всем оттенкам синего и фиолетового, так что на меня смотрел только один небесно‑голубой, напуганный глаз. Лицо казалось бледным и уставшим до смерти: острый подбородок, упрямо поджатые губы, чрезмерно явно очерченные скулы – вот, что представляло собой его лицо, и я ужаснулась тому, как можно было довести ребёнка до такого состояния.

 

Он поймал мой нахмуренный взгляд и быстро отвернулся.

 

– Угу.

 

– Угу. У меня тоже. – я слегка толкнула его в плечо. – Эй, хочешь зайти? – я кивнула на дверь своей квартиры.

 

Он мешкал, а значит хотел. Я встала и провернула ключ в замке до щелчка. Парень тоже поднялся, но не решался сделать шаг.

 

– Ну же, – я улыбнулась. – Выпьем смузи, покрасим друг другу ногти, обсудим свежие сплетни.

 

Его светлые брови упали к переносице, а рот то открывался, то закрывался. Он не знал, что лучше: честно признаться, что ни одному из перечисленных занятий он не симпатизирует, или же бросить в меня «Ты сумасшедшая!» и дать дёру. Когда я засмеялась, он расслабился и, наконец, вошёл.

 

Я сразу направилась на кухню, а гость был волен слоняться по квартире. Прозрачный чайник наполнялся травами, ягодами и, собственно, чаем, а панкейки уже шипели на сковородке.

 

– Что это? – я выглянула в проём двери, а мальчик в коридоре с подозрением таращился на мой папье маше. Планировалась кошка, но получился неровный комок клея и бумаги, непокрашенный и ничем не покрытый. В общем, получилось, что получилось.

 

– Это моя Китти. – я пожала плечами, словно это месиво и правда похолило на кошечку.

 

– Её что, машина переехала? – парень выгнул бровь и теперь тыкал в неё пальцами. Я ухмыльнулась.

 

– Смотрю, язык у тебя хорошо подвешен. – и вернулась к готовке, а когда всё уже лежало на столе, поставила турку на огонь и начала мыть посуду.

 

– Кто это? – я обернулась и посмотрела туда, куда указывал детский палец.

 

Мои руки невольно разжались, и тарелка со звоном разлетелась по раковине большими осколками, а сердце упало в пятки. Ребёнок мгновенно съёжился, напуганный грохотом.

 

– Ты чего? Не поранилась? – когда он понял, что опасность ему не грозит, подбежал ко мне, бегло беря меня за руки и осматривая их.

 

– Нет. – я слабо улыбнулась ему, отрывая глаза от фотографии на стене. – Это мой отец.

 

– Ты живёшь с ним?

 

– Я убила его пару часов назад. – осколки полетели в мусорное ведро.

 

Мы простоял в молчании ещё немного. Ватными руками я вылила содержимое турки в кружку, а мальчик вдруг подал голос.

 

– Я бы тоже хотел убить своего.

 

До меня не сразу дошёл смысл его слов. «Тоже. Разве же я хотела этого?»

 

– Никогда не видела твоего отца. – только и смогла выдавить я.

 

– Это потому, что он не выходит из дома. Врос задницей в своё кресло и не встаёт. У него какая‑то болезнь, когда сильно толстеешь и не можешь похудеть. Но он и не пытается, только постоянно пьёт и кидается вещами. Я только не пойму, как они снова оказываются у него, если он встать не может. – он выдохнул несвойственно горько для своего возраста, и я потрепала его по макушке, не зная, как утешить. Он отмахнулся.

 

– Кушать хочешь? – мальчик неуверенно кивнул, заставляя кудри подпрыгнуть, и опустился за стол, на который я тут же указала. – Ешь сколько влезет. Нужна будет добавка, скажешь.

 

Он ошарашенно поглядел на содержимое тарелок: свежеиспечённые панкейки, фрукты, нарезанные сыр и колбаса, масло и хлеб, из которых можно было состряпать бутерброд, имбирное печенье и конфеты. Нормальной еды, конечно, не было, но и этим можно было наесться до отвала.

 

– А ты будешь? – он подозрительно поглядел на меня.

 

– Я не голодна.

 

– Я не люблю подачки. – он откинулся на спинку стула, скрещивая руки на груди.

 

– Как тебя зовут? – я смотрела на него через дым, извергаемый кофе в моих руках.

 

– Том.

– Том, если я поем с тобой, это не будет считаться подачкой? – он на секунду задумался, и помотал головой.