#Цифровой_экономики.NET
Молодость и, накопившаяся за жаркий душный июльский день, усталость, все же, взяли свое и я, сам не заметил, как уснул. А, может мне так только показалось, что я уснул – в душе моей после происшедшего «сумасшедшего» разговора с «БД» продолжала «гудеть» от перенапряжения пружина неосознанной сильной тревоги о каком‑то очень близком мне человеке, с которым случилась неожиданная и очень серьезная беда. И непонятный «взрыв» в «тайной лаборатории» являлся симптомом этой самой беды… Началась «охота» кого‑то за кем‑то, как сказал мне Борис Дмитриевич, в свою очередь, передав предсмертные слова своего иракского друга. Вернее, эта пресловутая «охота» не «началась», а – «возобновилась», и к «возобновлению» этой загадочной «охоты», каким‑то непостижимым образом стал иметь самое непосредственное касательство не кто‑нибудь, а, именно – я! И, тот, «очень близкий мне человек», по чьему поводу я начал испытывать внезапную сильную тревогу, был опять же не кто‑нибудь, а именно – я! Но это был тот «я», которого я раньше совсем не знал, а лишь смутно иногда догадывался о его незримом существовании где‑то совсем рядом со мной или – во мне…
…Немало помучившись таким вот замысловатым образом, в какой‑то момент я все же уснул «по‑настоящему» и разбудил меня «надежный электронный друг» – китайский будильник, заведенный накануне лично мною на шесть утра.
Без двадцати семь я уже был на автовокзале и жадно высматривал Бориса Дмитриевича среди многочисленных групп, постоянно прибывающих пассажиров. За те несколько минут, пока я нетерпеливо ждал его появления, меня, разумеется, раздирало множество самых невероятных предположений и идей – одна фантастичнее другой, и ни одна из них не могла удовлетворить меня в качестве рационального объяснения событиям, происшедшим вчера в «тайной лаборатории» «БД». Поневоле я вспомнил и еще кое о чем…
…В частности о тех упорных, хотя и непроверенных слухах о причастности Бориса Дмитриевича Павлова к деятельности некоего «краеведческого общества», занимавшегося детальным углубленным изучением истории Твери с тех далеких пор, когда территорию нынешней Тверской области занимало могучее Тверское Княжество, а сам город Тверь по своему экономическому статусу и геополитической значимости намного превосходил нынешнюю столицу современной России, Москву. Про это «краеведческое общество» по городу Твери ходили весьма противоречивые и, порой, самые невероятные слухи, но лично я не придавал этим слухам особого значения, полагая, что ничем таким особенно жутким и противозаконным какие‑то безобидные «краеведы», в принципе, заниматься не могли. Но этим июльским утром меня в связи с «краеведческим обществом» грыз упорный и неугомонный «червячок беспокойства»…
…И успокоился во мне этот «червь» (величиной не меньше «солитера») только тогда, когда я увидел Бориса Дмитриевича…
…Борис Дмитриевич был не один, а пребывал в компании с, неизвестным лично мне, атлетически сложенным высоким мужчиной лет сорока, с которым они оживленно переговаривались с, болезненно поразившей меня, удивительно мрачной сосредоточенностью. «Мужик» этот с первого же взгляда произвел на меня «сильное» впечатление, основной сути какового я не сумел сразу ухватить, но меня, тем не менее всего аж «передернуло» – от пяток до самой макушки!
Но я. все же, как ни в чем ни бывало, поздоровался за руку с Борисом Дмитриевичем, и он представил мне своего спутника:
– Знакомься, Саша – Иван Святославович Твердников, доктор исторических наук, глава «Краеведческого общества» города Твери «Белый Всадник»! Очень необычный и чрезвычайно интересный человек – вы обязательно с ним подружитесь, уверяю тебя!
Рукопожатие получилось очень крепким – я едва не вскрикнул от боли, так как мне показалось, что рука Твердникова была изваяна из гранита. А еще меня пронзило острое ощущение «узнаваемости» этого человека, хотя я и был уверен на все сто процентов, что видел его первый раз в жизни.
«Где, интересно, Дмитриевич мог его откопать?!» – активно шевеля пальцами, чтобы быстрее восстановить кровообращение, лихорадочно соображал я, интуитивно связывая «появление» «Твердникова» со вчерашними «непонятками» на кафедре, руководимой «БД».
Тут по громкой связи объявили, что до отправления нашего «рейса – по маршруту: Тверь‑Осташков» остается три минуты, и мы поспешили занять места в салоне, дабы автобус не уехал на Селигер без нас…
…Автобус тронулся с места, в салоне автоматически включился кондиционер и заиграла современная молодежная музыка из серии: «последние хиты».
«БД» и «ИС» заняли места сразу впереди меня, а я, соответственно, оказался позади них и место мое было у окошка.
Почти с самого начала движения, между «БД» и «ИС» завязался оживленный спор, суть которого ускользала от меня по той причине, что я моментально начал «клевать носом», убаюканный плавным покачиванием нашего просторного комфортабельного автобуса. Впрочем, из обрывков особенно громко произносимых фраз, доносившихся до моего сознания сквозь, навалившуюся на меня, полудрему, я догадался, что речь шла о нешуточном соперничестве, имевшем быть место между Москвой и Тверью в четырнадцатом веке за политическое господство на территории Руси.
Мне показалось, что Павлов и Твердников не просто полемизировали между собой, щеголяя собственной эрудированностью в знании истории государства Российского четырнадцатого века, а очень ожесточенно «полемизировали», едва сдерживаясь, чтобы не начать размахивать руками и не перейти на «площадный» крик.
На какой‑то, особенно глубокой дорожной «колдобине» я подпрыгнул на сиденье (как и остальные пассажиры) и окончательно проснулся, моментально «навострив уши» – что‑то меня по серьезному насторожило в короткой эмоциональной речи Бориса Дмитриевича, «несшему», в чем я мог бы поклясться, полнейшую «дичь»! «Дичь» эта являлась неотъемлемой частью ожесточенного спора о том, почему все‑таки не Тверь, как ей надлежало бы, а Москва стала столицей Русского государства?!
И предмет спора их показался мне чистой «паранойей» – если бы я услышал такую «галиматью» из уст таких уважаемых людей где‑нибудь в чистом поле, то обязательно бы изыскал возможность «от души» сплюнуть с досады, но так как я находился в замкнутом пространстве автобуса и плевать мне было некуда, то я только сокрушенно покачал головой.
Как я уже отметил выше, тема этого спора показалась мне изначально «пустой» и «надуманной», не имеющей никаких «корней» в реальном современном мире. И, тем более странным и загадочным казалось мне то упорство, достойное лучшего применения, с которым продолжалось «промывание древних костей» давным‑давно похороненной исторической проблемы! Послушав их минут десять, я пришел к выводу, что первопричиной и основным субъективным фактором этого спора являлся таинственный, взявшийся «ниоткуда», как Фаустовский «гомункулус» («человек из пробирки»), «историк‑краевед», Иван Святославович Твердников и его «твердокаменная» позиция в пользу Твери, как наиболее оптимального варианта для роли столицы Русского государства, нежели – значительно «более гиблый и скользкий» вариант с Москвой. Его почему‑то страшно бесил тот факт, что столицей РФ является Москва, а – не Тверь!..