Держись от него подальше

Я никогда не любила этих соплей, и при других обстоятельствах моя истерика была бы неуместной. Но сейчас мы просто идем, переплетая пальцы, молча переходим через дорогу на перекрестке прямо перед спортклубом, заходим в «Шестерочку». Костров покупает там бутылку воды, открывает и протягивает мне.

У CotteCafe сталкиваемся с моими «курочками». Пока мы покупали воду, они успели до него дойти. Практически со слезами на глазах мои бывшие подруги стоят втроем, вцепившись в ручки сумочек, но при виде Кострова отступают и недоуменно переглядываются.

– Мы не знали, что…

– Брось, Оль. – Хоть со мной пытается заговорить Маша, я отвечаю новой королеве улья, которая тут же опускает голову. – Ты же могла меня предупредить?

Киваю ей на прощание – слушать ничего не хочу. Думаю, несмотря ни на что, Егор будет зол, когда обо всем узнает: иначе наша любовь гроша ломаного не стоила. Не так. Я хочу, чтобы узнал, и, едва подумав об этом, торможу.

– Оль! – Разворачиваюсь к ней, кричу, чтобы она услышала с расстояния десяти шагов: – Ты же ему все доложишь так же, как делала раньше?

Она молча облизывает губы и слегка улыбается.

– Я предупреждала, – хрипит она в ответ. – Лучше тебе извиниться и вернуться.

Даже комментировать это не хочу. Костров тоже молчит и почему‑то продолжает держать меня за руку. Даже чуть дергает за собой, чтобы шла и ничего не отвечала. Мы не тормозим даже на светофоре, где нам нужно перейти через дорогу. Тимур не останавливается, увидев красный, а идет дальше, до следующего. Кажется, ничто не может сбить его с пути, и это восхищает.

Тимур провожает до подъезда, смотрит, как я открываю дверь, потом закатывает глаза – хмурится, будто делает то, чего совсем не хочет, и заходит со мной. В лифте мы тоже молчим: Костров рассматривает объявление стоматологии под стеклом, я – выжженные кнопки.

Когда открываю дверь в квартиру и собираюсь пригласить «друга» на чай, он уже разворачивается и идет к лифту.

– Завтра в половине восьмого, – сообщает он, когда створки лифта открываются.

Я киваю в ответ и хочу сказать спасибо, но не успеваю – слышу, как робот сообщает, что двери закрываются.

Какой же все‑таки этот Костров странный! Очень странный! Но Егор замолчал, когда Тимур попросил, Компашка перед ним расступилась, а еще он живой и постоянный. Вечером он поужинает у окна, потом погуляет с Вячеславом, потом сядет за работу. Утром проснется, сделает зарядку, съест салат, выйдет из дома. Для меня этот повторяющийся цикл – как возможность самой остановиться и просто прикоснуться к чему‑то уравновешенному, гармоничному.

Выдохнув, смотрю по сторонам и пытаюсь досчитать до десяти, чтобы успокоиться. Бреду на кухню, ставлю чайник и торможу у окна. Смотрю, как Костров пересекает наш заросший двор, нагибаясь, проходит через дыру в покосившемся старом заборе и легкой походкой спускается с насыпи для погребов на парковку своего дома. С ним здоровается чисто одетый дворник в форменном комбезе какой‑то клининговой фирмы. Кивают в знак приветствия немногочисленные соседи, чинно вышагивающие по двору с собаками на поводках. Даже псы во дворе Кострова не такие, как в нашем: все порядочные и воспитанные, с лоснящейся шерстью. Но мне, конечно же, так только кажется.

Когда в окне шестого этажа наконец загорается свет, я улыбаюсь. Костров потягивается, разминает шею, прислоняется к стеклу и изучает двор. Мне даже кажется, что смотрит на мой дом, но я явно додумываю лишнее. Он, конечно, при желании мог бы увидеть меня – я как раз напротив, тоже шестой этаж, но это вряд ли.

– Да? – Сначала отвечаю на звонок, а потом понимаю, с кем говорю.

– Ась, поговорим?

– Егор…

– Ась, прости. Парням объяснил, что это… Ну, что это все хрень полная. Это они не серьезно, ты же понимаешь?

Он говорит так искренно, что хочется сказать «ничего страшного». Наверное, так бы оно и было, но я до сих пор чувствую, как охватывает паника, и это однозначно неприятно: осознавать себя такой жалкой и загнанной.

– Мама на чай звала. – Ложь. – А Сонька по магазинам. – Двойная ложь. – У Жеки тусовка на хате, тебя девчонки ждут. – А вот это, скорее всего, правда, но тошнотворная. Им нужны сплетни и тот, кто честно скажет все, что о них думает. Иначе они чахнут, как залюбленные фикусы.

Даже отвечать не хочу. Ставлю громкую связь и кладу телефон на микроволновку. Теперь голос Егора звучит сверху и возникает ощущение, что он рядом. Непорядок. Перекладываю на столешницу – так‑то лучше.

– Я серьезно, – повторяет он уже набившие оскомину слова.

Колчин какое‑то время молчит, а я наблюдаю за чайными листьями, разбухающими в кипятке. Конечно, он позвонил не ради того, чтобы попросить прощения.

– Что у тебя с этим додиком?

– Каким?

– Костровым. Оля сказала, он тебя… увел. На черта ты ему сдалась?

– Я интересный человек, ты не знал?

– Да уж, очень интересный. Все знают, что мы вместе, и…

– Мы уже не вместе. Привыкай к этой мысли.

Скинув вызов, я бегу в ванную, чтобы умыться. Смотрю на мутное отражение в старом треснувшем зеркале, трогаю худые, впалые щеки и острые скулы. Длинные светлые волосы мешают и висят небрежным хвостом, мне лень, как раньше, делать укладки и портить их утюгами и плойками. Хочу отрезать, как когда‑то на первом курсе. Эта мысль почему‑то привлекает больше, чем только что состоявшийся разговор. Я спокойно иду обратно на кухню, прикидывая, как выкроить денег на стрижку и, быть может, на пигмент, чтобы заодно покраситься.

Когда вновь беру призывно мигающий телефон, то хмуро читаю сообщение Егора: «Он долго не протянет, ты же знаешь. Я подожду. Кроме меня, ты никому не нужна».

 

Глава 8

 

Не спится. На часах пять утра, а я до сих пор не сомкнула глаз и, когда сопротивление уже бесполезно, все‑таки встаю и иду в душ. Всякий раз, когда не могу уснуть, в теле чувствуется обманчивая легкость: к обеду на меня обрушится вся тяжесть недосыпа, но пока я как будто полна сил.

К шести утра уже собираюсь в институт и слоняюсь по дому. Платье поглажено, со свитера срезаны катышки, волосы заплетены в косу вокруг головы, и даже сделан легкий макияж. Выхожу из дома для того, чтобы себя хоть чем‑то занять, и решаю, что пора навестить Старушку.

Гаражный кооператив у меня как раз за домом, и там, в боксе номер двадцать шесть, настоящая сокровищница. Дед собирал там всякий хлам, бабушка хранила в погребе соленья. Уверена, при желании там можно найти и диван, и шкаф, без которых неудобно жить.