Девочка-лёд

Началось… Поднимаю руки, давая понять, что не собираюсь слушать её воспитательную беседу.

– А ну, стой! – выбрасывает сигарету прямо в окно, не думая о том, что наша соседка снизу каждую неделю собирает окурки с клумбы.

Она там цветы выращивает. Но вряд ли они могут как‑то сгладить впечатление об этой неблагополучной пятиэтажке.

– Сядь‑ка. Я это… видела тебя с твоим Данькой, – заявляет, хмыкая.

Я непонимающе жму плечом.

– Дружим мы, и что?..

– Дружит она. Ты чёй‑то, слепая, что ль? Не видишь, как он облизывает тебя взглядом?

– Мам, – морщусь я. – Не надо. Не хочу слушать эти мерзости.

– Нет уж послушай! Если не хочешь потом как я страдать. Нечего якшаться с этими золотыми детками! Не чета ты им, ясно? – напирает на меня, обдавая запахом водки. – Хороша ты у меня, Лялька, не поспоришь, хороша… Худая, белокожая, смазливая, губастая. Мужики таких ой как любят!

– К чему этот разговор, мама? – хмурю брови.

– Я ж за тебя пекусь, дура! – сжимает мои скулы холодными пальцами. – Чё, подпускала уже к себе кого?

Щёки полыхают, я заливаюсь краской. Горячий стыд затапливает от ушей до пят.

– Ой, чёй‑то раскраснелася‑то! – улыбается гаденько.

Я отдираю от лица её руку. Мне противно, что она поднимает эту тему в таком ключе.

– Ляль, – слышим голос сестры.

Ульяна замерла в коридоре. Стоит, кулачком потирая глазки.

– Иди пить чай, малыш, – отодвигаю стул и сажаю Ульяну за стол.

– Я за подарком для Валеры. Расчеши её, а лучше подстриги, – недовольно бросает напоследок мать, исчезая за дверью.

Ульянка понуро опускает голову. И у меня душа на части рвётся, когда я вижу, что она опять плачет.

– Солнышко, а мы с тобой сегодня будем нянчить Черныша, – пытаюсь отвлечь её я.

– Да? – радостно переспрашивает.

Наливаю чай, разбавляю холодной кипячёной водой. Открываю холодильник и достаю нарезку. В конце концов, на мои деньги она была куплена. Имею право сделать Ульяне бутерброды.

– А ещё в Бобрино поедем, представляешь?

– Ура, – почти весело говорит она, сжимая в маленькой ладошке хлеб с колбасой и сыром.

Пока младшая кушает, собираю наш рюкзак. Затем мы одеваемся и отправляемся на работу. По пути играем в слова и останавливаемся понаблюдать за белочкой, таскающей орехи из кормушки.

Зоомаркет закрыт на ключ. Внутри темно, и я в недоумении смотрю на часы. Десять минут одиннадцатого.

Женщина с миниатюрным чихуахуа в руках возмущённо вглядывается в график работы магазина и, ворча под нос, уходит. Мимо неё вихрем пролетает запыхавшаяся Аллочка. Машет мне сумкой, на ходу доставая ключи. Директор точно её уволит, если она ещё раз попадётся. Опаздывает постоянно. То красится долго, то с парнями по пути на работу знакомится. И всегда у неё ЧП.

– Привет, девочки! – тяжело дыша, тараторит раскрасневшаяся Шевцова, позвякивая связкой ключей в руках. – Еле добралась, ой, такой коллапсас там!

– Коллапс, – на автомате исправляю я.

– Та неважно, – улыбается блондинка, интенсивно пожёвывая жвачку, от чего длинные серёжки в её ушах трясутся.

Заходим в магазин. Аллочка включает свет, и мы вздрагиваем от шороха и галдежа.

– Вау! – восторженно шепчет Ульянка.

– Твою‑то ж мать! – присвистывает Шевцова. – Удрали, представляешь!?

Я в шоке смотрю на многочисленных волнистых попугайчиков, разлетающихся во все стороны.

– И сколько их? – ошарашенно любопытствую.

– Олежка привёз вчера шестьдесят…

Мои брови ползут вверх.

Шестьдесят…

Олежка – это, к вашему сведению, наш директор Олег Дмитриевич. Так‑то он в отцы ей годится.

– А я говорила ему, что клетка сломана! Всё жмутся да экономят, не хотят тратиться на новую!

Звякает колокольчик, извещая о том, что на пороге появился первый посетитель.

– Открылись? – недовольно интересуется та самая женщина, которая стояла со мной на улице.

– ЧП у нас, не видите, что ль? – выпроваживая её за дверь, отвечает Аллочка. – Приходите после обеда, а лучше завтра.

– А вдруг она пожалуется, – переживаю я.

– Ой, да ну, – бросая сумку за прилавок, с сомнением говорит Алла. – Ну чё, Лисицына, сачки нам в помощь.

 

6. Алёна

 

Аллочка сдувает прядь обесцвеченных волос с влажного лба и спрыгивает со стула.

– Пятьдесят девять, – сообщает, стаскивая хозяйственные тканевые перчатки.

– Может, мы ошиблись, когда считали? – почёсывая левую бровь, предполагаю я. Очень даже вероятно, учитывая, что Шевцова сбивалась дважды.

– Да леший с ним, поймаем, Алён. Не змея, так что не страшно. – Её аж передёргивает.

Видимо, вспомнила недавно произошедшее у нас ЧП. Из террариума пару недель назад уполз удав Григорий. Вот где был ужас! Мы два дня его найти не могли на просторах нашего зоомаркета, до тех пор, пока Аллочка не завизжала диким криком.

Дело в том, что по просьбе покупателя она доставала с верхней полки корм и почувствовала, что рука коснулась «беглеца». Завопила как пожарная сирена. Пожилая женщина, стоявшая рядом, схватилась за сердце. Благо, Олег Дмитриевич очень удачно появился в магазине. Удав был пойман, а Шевцова пришла в себя после доброй порции валокордина.

«Ненавижу этих тварей ползучих», – стирая слёзы с раскрасневшегося лица, произнесла тогда она, вцепившись в руку нашего начальника. Директор до сих пор на эту тему хохочет. Он не был в курсе фобии своей подчинённой и не догадывался о том, что в террариуме всё это время убиралась только я. Хорошо хоть кормил он его сам. Мне страсть как жалко маленьких хомячков и мышек. Прямо сердце кровью обливается, когда понимаю, что разводим мы их лишь для того, чтобы они стали чьим‑то завтраком. Несправедливо.