Девочка-лёд

– Жесть, Лисицына. Меня от одного его вида выворачивает. Неопрятный, руки мокрые, как у неврастеника. Бе! – Она брызгает мне на ладони антисептик. – И как таких земля носит?

– Просто человек болен, – отвечаю я ей. – Не забывай, что он чей‑то отец, сын, брат. Никто ведь от подобного не застрахован.

– Упаси боже, – крестится она слева направо.

Поражаюсь, как православный человек, который ходит в церковь ставить свечки (пусть лишь за безбедную жизнь и олигарха), не знает таких элементарных вещей.

– Поставка сегодня в два, Олежка звонил, – сообщает она. – Опять глаза ломать, глядя в накладную.

Я молчу. Уж лучше, сидя на стуле, в накладную смотреть и карандашиком галочки ставить, чем, как я, не разгибая спины, разбирать коробки и расставлять впоследствии товар.

– Олесе позвоню, пусть тоже выходит, – прикладывая телефон к уху, говорит она. Шевцова имеет ввиду нашего нового стажёра.

– Так у неё же вроде выходной…

– А нечего отдыхать, когда другие работают, – надевая на нос очки, деловито заявляет Аллочка.

 

* * *

 

Шевцова отпускает меня в шесть и с барского плеча даёт мне на воскресенье выходной. Она у нас как‑никак старший продавец. «Почти царь и бог торговли», – как сама себя зовёт Аллочка. А порой и вовсе представляется заведующей магазина, коей, конечно, не является.

«А я, между прочим, всю Танькину работу делаю», – пропыхтела как‑то мне в ответ обиженно. Я всего лишь поинтересовалась, когда это она успела получить повышение. Танька – это Татьяна Андреевна Пельш, сестра моего классного руководителя, которая работает заведующей этого магазина вот уже несколько лет, и свои обязанности, вопреки словам Аллы, она выполняет исправно…

Уже сидя в электричке и поглаживая спящую на моих руках Ульянку, прислоняюсь лбом к окну. На миг прикрываю глаза.

Спина разболелась нещадно. Виной тому те огромные мешки с новыми кормами для собак. Пока растащила по углам все четырнадцать штук, чуть кони не двинула. Не так уж у меня и много сил оказалось. А в понедельник, между прочим, тренировка… Пётр Алексеевич мною недоволен в последнее время. Смотрит с такой жалостью, что стыдно становится. Да ещё и на весы загоняет постоянно, и вроде как невзначай обедами из столовой подкармливает. Так неудобно, что даже в глаза смотреть ему стыдно.

Я поначалу отказывалась. Так он стал приносить эти самые обеды в тренерскую. Сказал, чтобы уважала труд его матери, работающей помощником повара в столовой. Вот и приходится с тех пор послушно есть, подавляя смущение…

К слову, в школьную столовую с красивым названием кафетерий «Фиеста» я наведываюсь крайне редко. И то если Данька и Пашка уговаривают. Вы бы видели тамошние цены! Булочки по восемьдесят рублей, супы по двести, салаты по триста‑четыреста за порцию. Чай и тот пятьдесят рублей стоит! Как по мне, совсем перебор. Хотя для того контингента, который там обучается, – это вполне себе норма. Они ведь с детства не знают, что такое цена деньгам. Даже сдачу не берут и точно не заморачиваются по поводу стоимости.

Запахи, правда, в кафетерии отменные… Как‑то Данька без спросу купил мне крем‑суп с шампиньонами. Вот это чудо чудное!

Желудок заныл, а во рту, кажется, даже появился вкус этого самого супа. Сглотнула. Ничего… Бабушка Маша почти наверняка уже борща полную кастрюлю наварила. К приезду своих девочек она всегда готовится тщательно. Ну и пусть, что мы ей не кровные… Относится она к нам, как к родным. Добрейшей души человек.

Мысли опять возвращаются к столовой. Последний раз я там была, когда со всех ног удирала от Романа Беркутова, ненавистного одноклассника, устраивающего мне ежедневные квесты по выживанию. Губы растягиваются в ехидной улыбке. Я страшно горжусь тем, что в тот день окатила его грязной водой. Это будет один из самых моих любимых школьных эпизодов (а чтобы сосчитать их, хватит пальцев одной руки).

Надменное лицо Романа в ту секунду выражало поистине искреннее изумление. Наверное, подобной выходки он от меня никак не ожидал. Всему есть предел в конце концов! Ну и пусть, что потом он это самое ведро в отместку водрузил мне на голову. Ожидаемо было от такого придурка, как он. И в принципе всё бы ничего, если б я, находясь внутри этого самого ведра, не разгрохала стекло.

Слыша гневный зов завуча, Дубининой Венеры Львовны, я тряслась как осиновый лист на ветру. Прекрасно осознавая, что не смогу оплатить новое стекло. Сколько бы оно ни стоило. Пока я находилась в шоке от произошедшего, глядя на то, как на пол капает кровь, Беркутов успел, как обычно, заявить, что дверное стекло разбил он. И нет, он совсем не герой, как вам, возможно, показалось. Дело в том, что этот парень всегда берёт вину на себя. Наверное, дурной репутации ради. За ним тянется такой длинный шлейф из проступков, что просто уму непостижимо…

В кабинете директора медсестра, не обращая внимания на мой отказ, обработала мою пораненную руку. Я всё это время пыталась объяснить присутствующим, что врезалась в стекло, убегая от Беркутова. Он хохотал и крутил у виска, дескать, посмотри на себя, что ты вообще можешь разбить. Мне никто не верил, и это было страсть как обидно. Не хотела я быть должной Роману ни при каких обстоятельствах. Даже учитывая тот факт, что он действительно причастен к этому. Ведь из‑за того, что на голове у меня было ведро, я и влетела так неудачно.

К разговору привлекли Петра Алексеевича, Элеонору Андреевну и даже уборщицу, являющуюся «свидетелем». Стало известно про совместное наказание, и тут уж деваться было некуда. Беркутов, правда, так и не дал возможности всё объяснить. Вникнуть в то, что произошло на самом деле, у взрослых не получилось.

В итоге Борис Ефимович Невзоров, директор школы, окончательно потерял звенья той цепочки событий, которую я пыталась озвучить. Прервал мои стенания, попросил всех выйти и оставил в кабинете только нас с Беркутовым. Не впервые мы вот так сидели перед ним. Роман со скучающим видом, закинув ногу на ногу, и раскаявшаяся я – с виноватым выражением лица.

Борис Ефимович сказал, что устал от нашего противостояния, и когда он в очередной раз принялся проводить воспитательную беседу, приводя вполне очевидные аргументы, я и представить не могла, что закончится эта его речь гениальной идеей: направить нашу неуёмную энергию в нужное русло.

Мне вообще это нисколечко не понравилось. Берутов тоже в восторг не пришёл. Фыркая, как взбесившийся ёж, он вскочил со стула и заявил, что стекло будет восстановлено, и на этом всё. Я, в свою очередь, заявила, что за стекло буду отвечать сама. Мы опять начали спорить, и Невзоров, выслушав наш эмоциональный диалог, пришёл к выводу, что его затею надо реализовать как можно скорее.

– Станция Бобрино, – объявляет механический голос.

Я спешно трясу Ульянку. Хватаю сонную сестрёнку за руку и бегу с ней к выходу.

На улице уже давно темно, народу почти нет.

Страшно. Не люблю я вот так поздно ходить с Ульяной. Всегда переживаю, что не смогу её защитить, а для меня это – самое страшное на свете.