Девочка-лёд
Князев осматривает меня и убирает с лица волосы, которым удалось каким‑то образом уцелеть и остаться на моей голове.
– Пойдёмте, до кабинета вас провожу, – толкает нас в сторону лестницы он. – Чего сцепились‑то?
– Неважно, – отвечаю мрачно. Говорить о продолжающейся травле мне не хочется.
Прощаемся с Даней до большой перемены и заходим с Харитоновой в класс. В кабинете литературы творится что‑то неимоверное. Под потолком гелиевые чёрно‑белые шары, перемешанные с розовыми, в руках у девочек огромный глянцевый альбом с фотографиями, а на учительском столе торт, на котором сидит съедобная хищная птица – беркут.
– Чего только не выдумают, – комментирует Саша, читая надписи на шариках.
Среди них явно те, которые от парней:
«Капец ты старик».
«С Днюхой тебя, говнюк».
«Я здесь только из‑за торта».
«Все индейцы как индейцы, а ты вождь».
«Ни стыда, ни совести – ничего лишнего».
Похабные пожелания, вроде «Чтобы всегда на двенадцать» и стишки с матами я даже читать не стала.
Были там и ванильные розовые шары. Явно от женской половины.
«Стильному».
«Великолепному».
«Сильному».
«Лучшему».
От некоторых фразочек прям лицо перекосило.
«Ты – космос».
«Ходячий секс».
«Все трусики твои».
Н‑да уж…
– Чего встала там, Лисицына, исчезни! – недовольно машет мне рукой Абрамов. – Твой звёздный час состоится попозже!
Не успеваю предположить, что он имеет в виду. Когда раздаётся звонок, в класс неспешно входит именинник. В белоснежной рубашке, красиво контрастирующей с его загаром и с повисшей на плече подружкой.
– Сюрприз! – орут пресмыкающиеся, взрывая хлопушки. Грановская при этом снова зацеловывает своего ненаглядного.
– С днюхой, Рома!
Ах да, ну точно. Одиннадцатое октября. Как я могла забыть, что в этот день на свет появился один мерзкий гоблин, чьё призвание – отравлять моё существование? В эту минуту его поздравляют друзья и одноклассники. Ну надо же, как они дружны…
– Чуешь? – кончик носа Харитоновой подёргивается.
– Что?
– Так пахнет лицемерие, – ухмыляется она.
– Где жаба? – спрашивает Грановская, имея в виду учительницу литературы.
– Мы её временно закрыли в подсобке, – гогочет Пилюгин, кивая на дверь. – Да ща откроем.
Какой кошмар!
Возмущённая Ирина Михайловна, оказавшись на свободе, пытается угомонить класс, но ничего толком не выходит. Они издеваются над ней, как могут. Апогеем становится предложение прочитать вслух похабные стишки, написанные на шариках, и как литератору их оценить.
Круто развернувшись на каблуках, Ирина Михайловна уходит. Видимо, для того, чтобы пригласить классного руководителя или завуча. Тем временем Беркутов сгребает все ленты от шаров и открывает окно. Ловко взбирается на подоконник, спрыгивает, оказывается на улице и тянет воздушные украшения за собой. Ребята смеются и вылезают следом за ним во двор.
– Идиоты. – Мы наблюдаем, как Беркутов под всеобщий ор и свист запускает в небо шары.
– Чихать он хотел на то, что урок идёт.
– Зато им весело, – жмёт плечом Витя Цыбин. Ещё один мой собрат «нищеброд», не вписавшийся в золотую компанию.
Весь день одноклассники обсуждают грядущий праздник, который состоится вечером у Беркута дома. Они галдят в предвкушении, обсуждая предстоящую вечеринку, а ещё рассуждают на тему, что подарить человеку, «у которого есть всё». Мне бы их проблемы.
По закону подлости на геометрии Элеонора вызывает меня к доске и, конечно же, мне достаётся та самая задача с чёртовой звёздочкой. Решить её не представляется возможным. Я долго ломаю голову и получаю двойку. Испепеляя спину Беркутова, вынужденно смотрю на доску, где шаг за шагом из‑под его лёгкой руки появляется решение, которое вот уже второй день не даёт мне покоя.
Замечательно. Сегодня ему даже рот не пришлось открывать, чтобы меня унизить. Пифагор фигов. Настроение падает до нулевой отметки, когда после урока нас с ним оставляют в классе. Ясно почему… мы до сих пор игнорируем наказ директора.
* * *
Ненавижу понедельники. Уроки тянутся медленно, а после смены на работе хочется лечь пластом. Такое ощущение, что после выходных все и сразу вспомнили о своих четвероногих друзьях. Не присесть ни на минуту…
Забираю Ульяну из садика поздно. Дома мы оказываемся в девять, но матери дома нет. Загуляла опять, видимо. Одно радует: тихо, а значит, будет возможность поспать. Я уже собираюсь взяться за жарку картошки, но внезапно пищит трель моего допотопного телефона.
– Алло, – после некоторых раздумий принимаю вызов от неизвестного мне абонента.
– Ааалён, добрый вечер.
– Витя? Цыбин? – удивляюсь я.
– Тыыы… прости, что я так поздно. Можешь мне… мне помочь? – как‑то нервно спрашивает он.
Смотрю на часы. Десять почти.
– Да, конечно, – соглашаюсь, всё ещё удивлённая его звонком.
– Дай мне свои конспекты по обществознанию. Я болел, а завтра контрольная, оказывается.
Цыбин. Просит конспекты. Он же никому, кроме себя и энциклопедии, не доверяет.
– Прямо сейчас? – вскидываю бровь.
Шелестение в трубке.
