Девочка-лёд

«Твой звёздный час состоится попозже». Перестаю дышать. Они привезли меня к нему в дом. Зачем? Поиздеваться в очередной раз? Унизить?

– Давай там дальше притормози, вдруг кто любопытный спалит. Народу полно.

Машина продолжает медленно двигаться. Я лихорадочно думаю о том, что мне делать. Ехали мы долго. МКАД. Получается, что от дома я очень далеко. Взрослых здесь нет, а это означает только одно – мне конец.

Автомобиль останавливается. Тот, кто за рулём (видимо, Абрамов), глушит двигатель.

– Вытаскивай её, Пилюля.

– Давай, Лиса, подъём, алё, – тычет мне в бок.

Поднимаюсь еле‑еле. Слышу, как открывается дверь. Не ориентируюсь в пространстве абсолютно.

– Шевелись, а! – Ян цокает языком и тащит меня вперёд. Кеды касаются земли, но ощущения до сих пор странные. Ноги будто ватные.

– Ну чё?

– В летнюю пристройку пока. Да стой ты! – раздражается, когда я теряю равновесие и меня начинает уносить куда‑то в сторону. – Слышь, придержи её, Миха.

– Давай, пошла. – Пилюгин берёт меня за локоть, и под их нескладный хохот мне приходится делать то, что говорят. – Представь, Лиса, что ты крот.

Его шутку не оценили даже товарищи. Глупый идиот. Громко ухает сова, шелестят листья деревьев. Есть ощущение, что лес совсем рядом. Кожа моментально покрывается мурашками. Холодно, почти середина октября, а я в тонкой футболке и шортах. В чём была дома, в том и спустилась в подъезд.

– Представляю лицо Беркута, – хмыкает Бондаренко.

– Сюрпрайз дня. Ключи давай.

Слышу лязганье металла. Меня отпускают чьи‑то руки. Я ждала этого момента. Дёргаюсь и, пошатнувшись, вслепую бросаюсь вперёд. Просто глупый шаг, наполненный отчаянием и безысходностью. Не успеваю пробежать и нескольких метров. Спотыкаюсь о корни или ветки. Падаю плашмя на землю.

– Ты куда собралась, э? – недовольно прилетает в спину.

Резкая боль пронзает висок. Кто‑то тянет меня за волосы.

– Резвая какая, а прикидывалась немощной, – усмехается Пилюгин. – Поднимайся, тупая идиотка, – дёргает вверх.

Колено саднит нещадно. Ладонь тоже. Меня ставят на ноги и уже через минуту грубо заталкивают в какое‑то помещение.

– Свет включи и руки завяжи ей.

Ощущаю, как запястья стягивают какой‑то верёвкой. Пытаюсь отойти, сопротивляясь. Ноги заплетаются, что‑то гремит.

– Кривая, – бесится Абрамов. – В подвал её давай. И сними мешок с башки.

Свет с непривычки режет глаза. Зажмуриваюсь, часто моргаю. Через силу открываю веки. Сначала картинка плывёт, но потом взгляд фокусируется на деревянных стенах постройки.

– Привет неспящим, Лисицына, – ухмыляется Ян, который стоит напротив.

Мычу в ответ, потому что во рту – тряпка.

– А ну развяжи, я послушаю, что она мне хочет прошелестеть.

Пилюгин в очередной раз послушно исполняет его приказ. Смотрю в этот момент на Лёшу, но тот старательно отводит глаза. Стоит чуть поодаль, курит. Делает вид, что происходящее его нисколько не касается. Хмурюсь, когда кляп давит сильнее, а потом жадно глотаю ртом воздух, ощущая частичную свободу.

– Орать не вздумай, – холодно предупреждает Ян. – Лес кругом. Никто тебя не услышит.

– Ре… ребят… Мне надо домой.

– Непременно, – издевательски тянет он. – Спускайся.

– Вы не понимаете, прошу вас, у меня сестра одна дома…

– Заткнись. Топай давай, – отмахивается от меня он, словно от назойливой мухи. – Привнесём красок в твои унылые будни. В прямом смысле, – хохочет.

С опаской смотрю на подвал. Мне жутко только от одной мысли, что они оставят меня там совсем одну.

– Ребята, это шутка? – спрашиваю испуганно, чувствуя, как гулко сердце в панике стучится о рёбра. – Не надо, пожалуйста.

Но меня никто не слышит. Насильно спускают в тёмную яму и хлопают крышкой. Свет гаснет. Шаги удаляются. Смех стихает. Поворот замка. Как приговор.

Что мне делать? Я не представляю, чего мне ждать и как выбраться отсюда. И Ульяна. Одна там. Сердце рвётся на части. А если в квартиру заявится кто‑то из собутыльников матери? Сестра ведь будет меня ждать, не закроется сама на щеколду или ключ. А если я не вернусь?

Эта мысль оглушает. Заставляет содрогнуться от липкого страха, который крадётся вдоль лопаток. Сползаю по стене. Роняю голову на колени. Хочется выть от бессилия.

Что я им сделала? Зачем они так со мной поступают? Отпустят ли? И если да… чем это для меня обернётся?

 

* * *

 

Говорят, что боязнь темноты связана с психологической травмой, полученной в детстве, либо с тем, что человек в какой‑то период жизни долго находился в стрессовой ситуации. Я, например, этот страх приобрела с возрастом. Были на то причины. И теперь тьма для меня – самое пугающее на свете…

Сидя в этом сыром подвале, я ощутила свою фобию сполна. Мне мерещилось, что в углу напротив кто‑то есть, и от каждого звука, доносившегося сверху, душа уходила в пятки. Меня знобило. От холода, от чувства незащищённости и безнадёги. Не знаю, сколько просидела так, стиснув зубы и сражаясь один на один со своим страхом. Руки удалось вывести вперёд. Благо, я худая и смогла сделать это. Но деревянная крышка не открывалась, и от осознания собственной беспомощности я просто упала духом. Снова села на корточки и начала молиться за Ульяну. За то, чтобы сон её был спокойным. За то, чтобы домой не заявился кто‑то посторонний. За то, чтобы её ангел‑хранитель просто был рядом с ней в эту ночь…

Потеряла счёт времени. Моё состояние менялось стремительно. Я впадала в отчаяние, смирение, злость, гнев. И так по кругу.

Топот. Голоса. Весёлый смех. Мне кажется, к тому моменту, как они пришли, внутри не осталось ничего. Пустота, да и только.

– Фидеры заполни, чё стоишь? – слышу голос Яна. – Бондарь, выноси пушки парням на улицу.

– Там гром гремит, молния сверкает. Ливанёт, видимо, – отзывается тот.

– Не сахарный. Неси. Пилюля, проверь девку. Вдруг окочурилась.

Щёлкает навесной замок. Вздрагиваю и поднимаю голову.

– Ну что, Лиса, жива? – гадливо улыбается Миша, впуская свет в мою темницу.