Девочка-лёд
Отворачиваюсь, сжимаю челюсти. Переключаю внимание на интерактивную доску. Ощущаю неприятное жжение в глазах и стараюсь вспомнить теорему Виетта. Ненавистная алгебра, которая для меня выглядит китайскими иероглифами, должна помочь мне отвлечься. Но не выходит… Никакой от неё пользы!
– Сколько надо, Лисицына? Я подкину ещё…
Пытаюсь взять себя в руки и успокоиться. Плакать при нём нельзя. Я никогда себе этого не позволяю, что бы ни происходило.
– Твоя мамашка с удовольствием взяла бы, – развязно произносит Абрамов во всеуслышание.
Я поворачиваю голову, вперившись в него яростным взглядом.
– И не только деньги, верно? – делает отвратительный жест языком.
– Бери давай, – ухмыляется гад, что стоит напротив. – Всё продаётся и покупается, а такие, как ты, тем более…
Чаша моего терпения переполняется. В мозгу замыкает. Под общий хохот присутствующих я вскакиваю со своего места и выдёргиваю «подарок» из рук Беркутова. Со всей дури начинаю лупить идиота бумажным творением извращённого флориста. По башке, лицу, широким плечам.
Цветные шелестящие купюры, в подлинности которых я нисколечко не сомневаюсь, разлетаются в стороны и осыпаются бумажным дождём на пол. Беркутов лениво закрывается одной рукой. Одноклассники заливаются звонким смехом, а кто‑то даже снимает происходящее на телефон. Но мне уже плевать. Меня трясёт от нахлынувшего бешенства. Внутри клокочет гнев. Я готова разодрать ему лицо, хоть у меня толком ногтей и нет. Сейчас очень пригодились бы такие, как у Грановской: длинные, острые, сделанные мастером в салоне.
– Я тебе эти деньги сейчас в глотку засуну! – зло обещаю, тяжело дыша.
– Ээ, полегче, Лисицына, иначе будешь отрабатывать ущерб этой самой глоткой, – склоняясь к моему лицу, вкрадчиво произносит он так, чтобы его услышала только я.
– Мерзость какая! – морщу нос.
Бросаюсь на него и бью, что есть сил. Яблоко раздора (общипанный букет) падает мне в ноги. Все вокруг визжат, Ян громко свистит, а у меня в горле ком застревает. Кровь расплавленной яростью стучит по венам, обида жжёт лицо, и чёрная ненависть находит выход только через удары, которые я обрушиваю на Беркутова.
– Что. Здесь. Происхооодит? – в своей размеренной прибалтийской манере интересуется Элеонора Андреевна. – Лисицына! Лисицына! Немееедленно прекрати!
Но меня уже не остановить. Я остервенело луплю одноклассника. Он почти не защищается. Хохочет. Кандидату в мастера спорта по рукопашному бою мои тумаки что укус комара слону, но всё же…
– Вы с ума сошли? – в ужасе причитает Элеонора Андреевна, встав между нами.
Моя грудь тяжело вздымается, волосы растрепались. Я пытаюсь восстановить дыхание, а Беркутов, как обычно, наслаждается ситуацией. Пялится на меня сверху вниз, не моргая. Ликует, что в очередной раз сумел втоптать меня в грязь. Я гневно смотрю в ответ, не без удовольствия отмечая про себя, что оставила‑таки пару царапин на его наглой морде.
– Лисицына, сию минуту убери ээээто!
Элеонора указывает пальцем на порванные купюры, и я отрицательно качаю головой. Ползать перед ним на коленях и собирать чёртовы бумажки я не стану ни за что на свете! Достаточно унижений на сегодня.
– Сейчас же убери, Лисицына!
– Беркутов пусть убирает! – хватаю свой рюкзак и пулей вылетаю в коридор, игнорируя возгласы возмущённого классного руководителя.
Урод моральный.
Бегу к лестнице, спускаюсь на первый этаж. Нижняя губа предательски дрожит. Закусываю её до боли и чувствую на языке солёный привкус. Даже и не заметила, когда по щекам побежали настырные слёзы – проявление моей слабости перед Ним.
Нарочно. Он это всё нарочно! Из‑за того букета!
Толкаю дверь женского туалета. Сейчас во время урока здесь пусто, и я могу спокойно привести себя в порядок.
Ненавижу! Ненавижу его!
Бросаю рюкзак, купленный на честно заработанные деньги. Трясущимися руками умываю лицо холодной водой. Выпрямляюсь. Делаю глубокий вдох. Ещё один. И ещё. Тяну за край бумажного полотенца и поднимаю взгляд. Зеркальная поверхность демонстрирует мне заплаканную девчонку с покрасневшим лицом.
– Привет, одиннадцатый класс, – невесело выдаю своему отражению, и мой голос эхом отдаётся от стен, выложенных дорогим кафелем.
Качаю головой. Расплетаю причудливые косы, мало напоминающие ту красоту, которая была утром. Достаю расчёску и пытаюсь усмирить вьющиеся русые пряди. Безжалостно деру их гребнем. Швыряю его в сторону и сажусь на плитку прямо у раковины. Закрываю лицо руками и снова дышу.
В висках грохочет кровь, но с каждой секундой гнев и злость потихоньку отступают. На их место приходит горькая обида и отчаяние. Заставляя чувствовать себя отвратительно. В очередной раз униженной кучкой недоумков с опостылевшим Беркутовым во главе.
Так и сижу всё оставшееся время. Успокаиваюсь и за десять минут до конца первого урока отправляюсь в спортзал. Потому что по расписанию любимая физкультура. Переодеваюсь и сразу иду на стадион, не дожидаясь пока в раздевалке появятся учащиеся 11 «А» и 11 «Б». Сажусь прямо на зелёный газон и запрокидываю голову. Пальцы касаются мягкого травяного покрытия.
Фальшивое. Как и всё в этом месте…
Утреннее солнышко на миг выглядывает из‑за облака и ласково припекает кожу. Но небо хмурится с каждой минутой всё сильнее. Тяжёлые свинцовые тучи стремительно сползаются, сталкиваясь друг с другом. Испортилась погода. Под стать моему упавшему в ноль настроению. И ведь весь день с самого начала наперекосяк!
Иногда я задаю себе риторический философский вопрос: что в этой жизни я сделала не так? Почему в ней одна сплошная чёрная полоса? И наступит ли когда‑нибудь белая?
Звенит звонок, и на стадионе один за одним появляются громко переговаривающиеся учащиеся обоих классов. Бросают в мою сторону насмешливые взгляды и шепчутся. Делятся, наверное, впечатлениями от шоу.
Держись, Лисицына! Ты же боец? Боец! Ещё какой! Бывало гораздо хуже. Думай о хорошем! Девять месяцев школы – и ты свободна. Работа на полный день, отдельная квартира… Жаль, что нельзя всё это устроить прямо сейчас.
Поднимаюсь на ноги. Замечаю, что почти все сегодня в форме. А как иначе? Пётр Алексеевич никому спуску не даёт и в аномальные женские дни, проходящие дважды, а то и трижды в месяц не верит.
Рассматриваю одноклассников, разодетых в фирменные шмотки и обувь. Даже при наличии больших денег они умудряются выбирать полнейшую безвкусицу. Разве что на Веронике Грановской, пожалуй, действительно красивый костюм. А ещё на ней те самые беговые кроссовки, на которые я иногда позволяю себе засматриваться. И даже с замиранием сердца потрогать, стоя в магазине… Только я прихожу в восторг не от цвета и формы (уж Ника при выборе явно руководствовалась именно этими критериями), а наслаждаюсь совершенно иными деталями.
