Единственная

 

Глава 2. Дом.

 

Аделаида решилась выйти из дома соседки только после полудня. Солнце уже полностью взяло бразды правления в свои руки, превращая улицу в бурлящую лаву с горящими от температуры листьями деревьев и кипящим асфальтом. Абсолютно чистое, голубое небо даже не пыталось создать облачко для спасения уставших от жары жителей города, но, как сказала Елизавета, уже через неделю по прогнозу должны начаться дожди. Так всегда бывает в Авуар де Луе. Сначала лето приходит, принося вслед за собой не только яркое солнце, но и удивительную жару, во время которой никто не хочет работать. Поэтому даже многие предприятия замедляют свой ход. Но проходит неделя, вторая и уже в середине июня на город выливаются дожди, даря людям столь желанную прохладу.

Изнывающие от солнца птицы пытались спрятаться в тени деревьев, но даже там, казалось, ничто не могло спасти от зашкаливающей температуры. Медленно открывая раскалившуюся калитку, Ада отдёрнула руку, не ожидая, что металл окажется настолько горячим. Казалось, всё на самом деле превратилось в сплошную лаву. Страшно представить, какая духота ожидала девушку в доме, особенно после того, как его шесть лет никто даже не пытался открыть.

Шесть лет… Аделаида тяжело вздохнула, отыскивая в сумке ключ с привязанной бумажкой, на которой корявым почерком Татьяны было написано: «Дом Гриши». Девушка нашла его, когда перебирала документы тётки. Нужно было разобраться с собственностью, перешедшей девочке по наследству, а Василий сказал, что не станет притрагиваться к бумагам.

Ключ был найден вместе с записями, в которых достаточно ясно говорилось, что после смерти Григория Петрова и Серафимы Петровой, матери Ады, дом переходит в собственность их дочери, как единственной законной наследницы. Девушка не хотела думать о том, что может ожидать её в родном городе, но и оставаться с Василием было невыносимо. Казалось, печаль и страдания опустились плотной пеленой на каждый сантиметр дома и Аделаида, даже питая к Василию искреннюю привязанность, не смогла заставить себя остаться. Да и сам мужчина убеждал «приёмную дочку», что она не должна задерживаться рядом с ним, оберегая и помогая наладить быт. Уверив Петрову в том, что она обязана уехать и выучиться, Василий пообещал подержать доберманов у себя, пока Ада до конца не устроится.

На двери, выкрашенной в тёмно – коричневый, как и дом, цвет, висел небольшой круглый лев с кольцом в носу. Им пользовались гости для того, чтобы уведомлять о своём прибытии. Раньше он был удивительно красив: бронзовый, со вставленными в глаза чёрными камнями, которые постоянно пугали Аделаиду в детстве, а сейчас… Почерневший от грязи, он казался таким уставшим и разбитым, что девушка испуганно отпрянула. Почти как в детстве. Не раздумывая достав платок, Ада провела им по голове льва, старательно стирая верхний слой пыли, и смогла успокоиться только тогда, когда «охранник дома» принял более менее приличный вид.

Держа в руках ключ и отыскивая глазами замочную скважину, Аделаида поняла, что та была забита дощечкой, видимо, для большей безопасности. Надавив на неё, девушка достаточно быстро избавилась от ненужной детали. Казалось, каждый сантиметр дома ждал своего освобождения. Ждал, когда в нём снова забьётся чьё‑то сердце.

Было тихо. Очень тихо. Вся жизнь, что так долго бурлила в этом доме, оборвалась настолько резко и на столь длительный срок, что, казалось, дом, ранее бывший местом сбора умных и талантливых людей, просто погиб, постепенно разлагаясь под дождём и ветрами. Света не было. Окна были задёрнуты плотными бархатными шторами, поэтому оказалось практически невозможным оценить произошедшие внутри изменения. И изменилось ли тут что‑то вообще? На ощупь продвигаясь к окну в коридоре, Аделаида, резко распахнув тяжёлые бежевые портьеры, тут же закашлялась от попавшей в нос пыли, которая за эти годы успела осесть на ткани.

– Господи, какой ужас, – пробормотала девушка, вытирая угодившие на лицо и руки песчинки и впуская в комнату свет. Открыть окно оказалось немногим труднее: пришлось расшатывать старательно заколоченную в стену дома доску. Наконец, впустив в комнату воздух, Ада тяжело выдохнула. На её лбу уже выступили бисеринки пота, так что свежий ветерок был как раз кстати.

Девушка обернулась, всё ещё держась руками за стену. Всё здесь, каждый сантиметр был таким родным, что оставаться спокойной у Аделаиды просто не получалось.

Контраст между оранжевым домом Татьяны и этим местом был поразителен. Полы из светлого мрамора тянулись от входной двери до арки, пропускавшей на кухню, неподалёку стояло рекамье серовато‑пурпурного цвета с каретной стяжкой на спинке, высокий бежевый шкаф с полукруглыми дверями и латунными ручками, сплетёнными в замысловатый узор. Девушка шла по коридору, постепенно распахивая всё больше окон. Ей хотелось света, хотелось, чтобы его лучи, наконец, вновь озарили эти молчаливые стены. Отодвинув плотные занавески, висевшие по краям от входа в гостиную, Аделаида вспомнила, как частенько ими пользовался отец. Маленькая девочка не любила вслушиваться в рабочие беседы Григория, который нередко проводил встречи именно на диване в большой комнате, но, когда папа пропадал из виду дольше, чем на пол часа, она всегда пыталась забраться под тяжёлый бархат.

Потолок, заканчивающийся на уровне второго этажа, манил своей ослепительной высотой. Там, в вышине, уютно устроилась бронзовая люстра на двадцать с лишним лампочек. С помощью специальных креплений, расположенных внутри цоколей, можно было поменять лампочки на свечки. Это дарило гостиной особую атмосферу приватности и какого‑то уюта. Дрожащие огоньки свеч отбрасывали тени на стены, лица гостей и окна, и в этих тёмных очертаниях каждый мог найти для себя что‑то новое. Серафима, хранительница дома, постоянно забиралась наверх перед приёмами, чтобы вставить в нужные отделения новые свечки. Ничто не могло заставить её отказаться от этой затеи, потому что женщина была уверена: в гостиной, подобной этой, нельзя ограничиваться малым.

Под самой люстрой стоял небольшой овальный столик, накрытый посеревшей от пыли простынёй. Не готовая вновь видеть перед собой эту приевшуюся взгляду ткань, прячущую под своими складками историю, Аделаида сдёрнула её, обнажая скрывавшиеся резные деревянные ножки и мраморную столешницу. Рядом со столом уютно расположился широкий диван и два кресла безупречного сливочного цвета. Их спинки были выполнены так же, как и рекамье в прихожей – в каретной стяжке. Эта столь небольшая, но немаловажная в интерьере деталь была в духе Серафимы. Мама девочки очень любила украшать дом вещами, создающими вокруг себя атмосферу старины и великолепия.

Петрова осторожно, будто боясь, вдохнула запах дома. Несмотря на сырость, пыль и застарелый воздух, здесь всегда, сколько себя помнила Ада, пахло по‑особенному. Говорят, если дом не имеет запаха, то и люди в нём живут без любви. Без любви друг к другу, к месту. Такие люди просто живут, не так уж и важно, где, лишь пропуская сквозь пальцы свой недолгий век и совершенно не привязываясь к вещам.

Серафима и Григорий не умели существовать вот так. Не любя людей вокруг себя, не любя мир, их окружающий. Они испытывали самые искренние чувства к каждому сантиметру своего дома, наполняя его теплотой и уютом. Казалось, что эти двое были созданы именно для того, чтобы освещать всё вокруг себя особенным светом. Аделаида помнила, что в детстве к ним, в «дом на Вита Нова», частенько приезжали гости. Каждый из них знал, что, оказавшись внутри, тебя никогда не оставят в одиночестве.