Его нельзя любить
Ян кивает. Еще где‑то минуту рассматривает меня в полной тишине и, развернувшись на пятках, выходит из комнаты.
Как только дверь хлопает, я сползаю на пол, но быстро соображаю, что дверь по‑прежнему не заперта. Сорвавшись с места, проворачиваю ключ и, сотрясаясь от слез, опускаюсь вниз.
Господи, какой я была дурой, когда и правда поверила, что он может быть моим другом…
***
В самолете слишком душно. Я настраиваю поток воздуха на максимум, но все равно не могу избавиться от липкого пота между лопаток.
Вытягиваю ноги и, закусив губу, смотрю в иллюминатор. Мы уже больше часа в воздухе. Пушистые облака похожи на снег, и мне очень хочется их потрогать.
Мама сидит рядом, листает какой‑то журнал. На столике между нами стоит бокал с ее шампанским. Кажется, это четвертый по счету. Еще на посадке она с дрожью шепнула, что до ужаса боится летать.
Очерчиваю взглядом спинки кресел перед нами и, откинувшись на свою подушку для шеи, закрываю глаза.
Ночью я так и не смогла уснуть. Прислушивалась к каждому шороху. Боялась, что он снова вернется. Даже кровать не расправила. Так и просидела на подоконнике до рассвета, притянув к груди колени.
Завтракали мы с мамой вдвоем уже в аэропорту. Туда нас провожал Вячеслав Сергеевич лично. Яна я нигде не наблюдала, но облегчение пришло ко мне, лишь когда села в самолет. Как только шасси оторвались от взлетной полосы и я поняла, что теперь‑то он точно не появится, выдохнула.
Впереди целых три месяца лета. Почти девяносто дней, когда этот человек будет находиться поблизости, и даже после этот кошмар не закончится. Я буду жить в его доме все время обучения в университете. Возможно, со второго курса найду подработку и смогу снять комнату, чтобы съехать, но до этого слишком далеко. По ощущениям так вообще целая жизнь.
Распахиваю веки, лишь когда самолет уже готовится к посадке. В аэропорту нас ждет водитель. Вячеслав арендовал машину, чтобы мы с комфортом добрались до бабушкиного дома.
Бабуля встречает нас не в самом лучшем настроении. В ванной комнате на втором этаже потек кран, а через час должны заехать новые жильцы. Так что она не просто расстроена, она мечет молниями. На мамино приветствие так вообще не реагирует, а когда речь заходит о подарках, только фыркает и резко поднимается из‑за стола.
– К соседу схожу, может, он дома, – сообщает ба, – кран посмотрит хоть.
Мама поджимает губы. Осматривается, а когда бабушка уходит, расправляет плечи. Я и раньше замечала, что в присутствии ба мама выглядит очень скованной. Ее терзает чувство вины, может быть стыда, не знаю. Она, конечно, улыбается, шутит, но ощущает себя в этом доме чужой.
– Может, просто вызвать мастера, Ника?
Я закатываю глаза. Можно, конечно, но тогда придется выслушать лекцию о расточительности. Ведь если сосед дома, то ремонт нам обойдется почти бесплатно. Ба вручит ему бутылку домашнего вина, которой дяде Володе будет более чем достаточно. Он живет один. Работает вахтами на Севере и часто выпивает, когда дома.
– Припаси это на крайний случай. Я пойду посплю. Устала с дороги.
Забираю со стола свой телефон и, оставив маму в одиночестве, поднимаюсь к себе.
На самом деле я не люблю лето на побережье. Дом превращается в проходной двор от наплыва туристов. На пляже и центральных улицах творится то же самое. И так из года в год.
Закрываюсь в комнате на шпингалет и забираюсь на кровать. Телефон в этот момент вибрирует. Открываю мессенджер, чтобы прочесть сообщение, и чувствую, как кровь отхлынула от лица. Меня начинает потряхивать.
Я на повторе смотрю видео, где я танцую на барной стойке, а потом целуюсь…
«Как тебе кино?»
Сообщение прилетает, как только я успеваю досмотреть видео во второй раз.
«Зачем ты это делаешь?»
Печатаю дрожащими пальцами. Внутри все сжимается и холодеет. Это открытый шантаж, но пока без условий. Я уверена, что вот‑вот Ян попросит что‑то взамен, чтобы это видео никто и никогда не увидел. Но даже так у меня не будет стопроцентных гарантий.
«Ты же сама все понимаешь, Ника».
«И какова цена?»
«Ты станешь моей карманной игрушкой на все лето. Хоть какое‑то развлечение в вашей дыре. Если будешь умницей, никто и никогда это не увидит. Например, твоя бабка».
Отшвыриваю от себя телефон. Дышу. Часто‑часто.
Если бабушка это увидит, она грудью ляжет, но ни при каких обстоятельствах не отпустит меня учиться в Москву. Даже мама не будет мне помощницей, она просто ничего не сможет сделать, вот и все. Да и не скажет она ба слово поперек, скорее, снова сбежит от нас, боясь испортить отношения еще сильнее.
«Хорошо. Но нужны четкие правила».
Печатаю затаив дыхание.
«Никаких рамок».
«Совсем?»
Это мне совершенно не нравится. Я даже представить не могу, на что способна его извращенная фантазия. Что он может сделать?
Перед глазами плывет картинка толпы смеющихся. Я убегаю вся в слезах. Полностью опозоренная. А они продолжают смеяться мне в спину.
«Если ты про секс, то это только по желанию. Учитывается мнение обоих в этом вопросе».
В конце сообщения Ян ставит подмигивающий смайлик, а я, кажется, готова задушить его голыми руками.
Сама виновата. Сама решила, что он нормальный. Но он же и правда казался адекватным. Это же дикость – все эти картонные истории о ненависти между сводными.
Что мне теперь делать?
«Я тебе не верю. Ты можешь шантажировать меня этим до конца дней».
«А смысл? Я не люблю повторений. Твой ответ?»
Мой ответ? Да он же очевиден. Разве я могу сказать нет в такой ситуации?
Могу, наверное, только вот последствия…
Я всю жизнь боюсь разочаровать бабушку. Она вложила много сил в мое воспитание, практически заменила мне маму, и я просто не могу нанести ей такой болезненный удар прямо в спину.
«У меня есть одно условие».
«Не в твоем положении ставить мне условия, но я слушаю».
«Ты ко мне не прикасаешься. Вообще, совсем. Никак.
«Ок».
Больше он ничего не пишет. Ни сегодня, ни через день и даже ни неделю спустя.
