Его нельзя любить

Резко отрываю голову от подушки и в ужасе себя ощупываю. Сердце сейчас из груди вырвется от стыда, а голова лопнет от боли. Я в своей комнате, точнее в комнате, которая буквально вчера как бы стала моей.

На тумбочку у кровати кто‑то заботливо положил таблетку и поставил стакан воды.

Сиротливо озираюсь по сторонам, кладу в рот таблетку и дрожащими губами осушаю стакан до дна.

Перед глазами проскальзывают фрагменты сегодняшней ночи. Огромный дом, громкая музыка, танцы и злополучная барная стойка, на которой я танцевала вместе с Настей и ее братом. Этот его поцелуй. Я сама не поняла, как это вообще вышло, а минутами позже чуть со стыда не сгорела.

Роняю лицо в ладони и тихонечко поскуливаю. Кислый брют, который я до сих пор ощущаю на языке, отдается в желудке яркими рвотными позывами.

Как я до такого докатилась? Если бы не Ян и его представление перед мамой, понятия не имею, что бы я ей говорила. Он меня спас. А судя по сообщению с его извинениями, которое я сейчас читаю, вообще считает себя виноватым. Только за что?

Это я соврала, что пила и брют этот, и виски раньше. Хотела показаться… Взрослой. Веселой. Доказать, что со мной очень классно тусить. Доказала. Дура.

Шмыгаю носом и медленно перемещаюсь в душ. Долго чищу зубы, чтобы избавиться от привкуса алкоголя на слизистой, а потом почти час отмокаю в ванне.

На часах половина третьего дня, я в жизни так долго не спала. Хотя и в шесть утра домой еще ни разу не возвращалась.

Приведя себя в порядок, тихонечко вышмыгиваю из комнаты, потому что очень хочется пить. Если бы не эта потребность, я бы и носа отсюда не высунула до самого отлета. Билет куплен на послезавтра. Я вернусь как раз за сутки до экзамена по русскому языку.

Как мышка спускаюсь на первый этаж, прислушиваясь к каждому шороху. Голова все еще не моя. Мутит немного, а в животе урчит от голода, но стоит только подумать о еде, как к горлу тут же подступает тошнота.

– Ника.

Мамин голос доносится до меня как сигнал тревоги. Мне тут же хочется убежать обратно наверх, но я беру себя в руки. А еще принимаю ту ответственность, которую должна, за все свои поступки.

– Как ты, дочка? – мамины руки заботливо ложатся мне на плечи. – Он тебя напоил, да?

– Кто? – хмурюсь, наконец заглядывая в мамины глаза.

– Ян. Бессовестный мальчишка, – она вздыхает. – Слава вчера был в бешенстве. Как у этого мелкого пакостника только ума хватило! Не переживай, Слава его обязательно накажет.

Я впадают в ступор. Паникую. Хаотично обдумываю все мамины слова и открываю рот. Нужно что‑то сказать, точнее, рассказать правду.

Я ведь вчера могла сказать нет. Отказаться от поездки или просто не пить алкоголь. Могла вызвать такси и уехать в любой момент, не доводя до абсурда, но я продолжила вживаться в роль. Тешить свое самолюбие и глупые надежды на то, что вот теперь‑то могу быть как все. Веселиться. Жить на полную катушку.

Какая же дура!

– Я… То есть, Ян не виноват. Он, наоборот, мне помог.

– Что? – мама прищуривается. – Ты его защищаешь? Он тебе угрожал чем‑то? Иди что‑то рассказал?

Мама начинает нервничать, но я не придаю этому значения.

– Нет. Просто я сама хотела повеселиться, мама, потому что всем можно, а мне нельзя. «Никогда и ничего нельзя», – последние слова говорю тверже. Смотрю ей в глаза. – Пока ты здесь жила, – сглатываю, ведь что сейчас скажу то, что явно ее может задеть, – я сидела дома и училась. Только училась. Бабушка никогда и никуда меня не отпускала. Боялась, что, – отворачиваюсь, – боялась, что я повторю твой сценарий и рожу в шестнадцать.

Мама отшатывается. У нее дрожат губы. Она прикрывает глаза, потирая пальцами переносицу, а я зачем‑то продолжаю:

– Вчера был первый вечер, когда я вообще вышла из дома после десяти вечера, мама. Я впервые побывала на вечеринке, тусовке, вписке, без разницы где. Я просто хотела быть как все. Да, перебрала с алкоголем, но я и не пила никогда. Откуда мне было знать, что… Все мои друзья там, дома, считают меня зубрилой. А нашу ба – тираншей. Знаешь, как будет выглядеть мой выпускной? Все поедут на дачу после ресторана, а я пойду домой. Все будут веселиться, а я – спать. В восемнадцать. В день, который никогда не повторится, потому что я не думаю, что мне снова придется заканчивать школу, мама.

– Ника, я не знала…

Мама тяжело вздыхает и поджимает губы.

– Ты всегда такой веселой была, когда я приезжала, говорила, что тебе нравится жить с бабушкой, поэтому я и не хотела рушить твою привычную жизнь. Забирать к себе, на съемную квартиру, в другой город… Я думала, это будет нечестно по отношению к тебе – вот так вырвать из среды, где у тебя все хорошо.

– Я так говорила, чтобы вас не расстраивать. Ни тебя, ни ее.

– Ника…

– Извини, – склоняю голову, – то, что произошло вчера, такого больше не повторится. Не переживай.

Я делаю робкий шаг, а потом почти бегом скрываюсь на кухне. Прилипаю спиной к стене, затаив дыхание. Закрываю глаза, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Я все‑таки ее обидела. Мне просто не стоило сюда приезжать. Я всегда все порчу. Жизнь маме, которая была еще подростком, когда меня родила, бабушке, которая положила жизнь на мое воспитание и поставила крест на своей. Всем.

Слышу удаляющийся стук каблуков. Мама, видимо, вышла из гостиной. Перевожу дыхание и усаживаюсь за стол. Минут десять смотрю в одну точку и вытираю льющиеся слезы.

Когда за спиной слышится шорох, вздрагиваю, активнее тру щеки и моргаю.

– А ты безбашенней, чем я думал, с первого дня в тусовку влилась. Настюха там под впечатлением, – Ян садится рядом, со скрипом выдвигая для себя стул.

Морщусь от этого гадкого звука и смотрю на свои руки, лежащие на столе. Разглядываю идеальный маникюр.

– Я ничего не помню. Точнее, смутно…

Притворяюсь дурочкой. Мне стыдно за все, что вчера произошло. Очень и очень стыдно.

– Врешь. – Ян с шумом поднимается и достает из холодильника бутылку сладкой газировки. – Если ты паришься насчет того поцелуя, то я еще вчера сказал, всем пофиг. Будешь? – протягивает мне бутылку.

– Спасибо, – обхватываю двумя руками холодное запотевшее стекло. – И за вчера тоже. Я повела себя…

– Как?

Гирш упирается ладонями в столешницу, практически нависая над ней.

– Плохо.

– Кажется, у нас с тобой разные понятия о «плохо», Ника.

– Что тебе сказал отец?

– Ничего нового, – Ян пожимает плечами. – Куча нотаций. Я привык. А тебе? Мама ругалась?