Его сладкая девочка
– Через час занеси ключи, вот та сумма, что осталась от платы.
Стелла прошла мимо, обдавая шлейфом горьковатых духов и сигаретного дыма. Сунула мне в руки белый конверт, стряхнула пепел прямо на пол, держа в тонких старческих пальцах мундштук.
И как, она думает, я соберу все вещи за час и еще куда‑то вывезу? Хотелось сесть и хорошенько пореветь. Дверь захлопнулась, а я, сжав конверт, сползла по ней на пол.
Господи, ну что за невезуха такая? Ведь все было хорошо, три недели все было прекрасно. Я экономила, хотя никогда этого не делала. Работа, что так быстро нашлась, оказалась не такой и сложной. Мне даже начало нравиться, все приветливые, ну, кроме начальницы, которая как с цепи сегодня сорвалась.
Так много народу вокруг каждый день, чего стоит сегодняшний клиент, Роман Александрович Вершинин, такой интересный. Так странно смотрел и словно не слушал, что я говорила. У него такие сильные руки и красивые глаза – цвета крепкого чая, темные волосы, на щеках щетина.
– Вот же сука какая, – сказала вслух, заглянув в конверт, там лежало всего несколько купюр.
– Стелла Аркадьевна, и как так сумма оплаты за месяц резко снизилась? – стучу в двери соседки.
Дверь открывается, Стелла смотрит невозмутимо, под глазами зеленые патчи, будто они ей чем‑то помогут и вернут молодость.
– Кроткая у тебя память, милочка. А кто на той неделе затопил соседей?
Поморщилась. Да, было дело, топила.
– Но не половину же суммы, там всего‑то потолок побелить. Да этому старому деду, что снизу, вообще все равно, он не смотрит на потолок.
– Ну, ты странная, если бы я знала, что еще истеричка, не сдала бы квартиру. Так, все, время тикает, а ты еще здесь, давай собирай вещички.
– Вот же сука какая.
Хлопаю дверью, с тоской выкатываю огромный розовый чемодан. Придется ехать в гостиницу, ночевать где‑то надо, главное, чтоб папа не узнал. Быстро кидаю вещи, косметику, кремы, сдергиваю с сушилки трусики и лифчик, не хватало, чтоб еще мое белье, привезенное, кстати, из Парижа, досталось невесть кому.
Так, вроде все. Смотрю на кучу одежды и на незакрывающийся чемодан, и снова хочется плакать, но я этого делать не буду. Я взрослая, самостоятельная, уверенная в себе и своих силах девушка. Я со всем справлюсь сама. Не бывает безвыходных ситуаций. Закрываю глаза, считаю до десяти, дышу, как учил психотерапевт.
Наконец удалось застегнуть чемодан, дорожная сумка тоже полна вещей – и откуда они только взялись? Накинула шубку, кое‑как выкатила чемодан из квартиры, не закрывая ее, стучусь в соседскую дверь.
Аркадьевна открыла уже в голубой маске на лице, я сунула ей в руки ключи.
– Получите, и привет племяннику.
Стелла Аркадьевна что‑то сказала, но я даже не стала ее слушать, вызвала лифт, но он не приехал.
– Да не может быть! Только не это! Ну, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
Можно было проклинать всех святых или возносить молитвы, но лифт не трогался с места. Потопала к лестнице, дело было нелегкое: спускать большой чемодан с сумкой с девятого этажа, да еще на высоких каблуках. И почему я не переоделась и не переобулась?
По спине стекает пот, но я сделала это, вышла на улицу наконец, вдохнула морозный воздух, усевшись прямо на лавочку, засыпанную снегом. Надо вызвать такси, катить дальше по сугробам чемодан я просто не смогу физически.
Но телефон оказался разряженным.
– Черт! Ну как так‑то?
Как назло, ни одного прохожего, время почти девять вечера, но хоть кто‑то должен пройти мимо и помочь беспомощной девушке. Что, все собаки района перестали писать, а местная гопота – пить пиво?
Задница замерзла сидеть, я встала, попрыгала, одергивая офисную юбку ниже, натягивая берет на голову. Сидеть дальше нет смысла, надо идти на дорогу, поймать такси, доехать до гостиницы, принять горячую ванну, и гори все синим пламенем. Хорошо, что завтра суббота – выходной, за это время найду какую‑нибудь конуру на оставшиеся деньги.
Иду сквозь двор, качу чемодан за собой, вспоминая этот прекрасный, конечно, в кавычках, день. Сука злобная, Валентина Петровна – а если просто, то Вафля – постоянно придирается ко мне, будто больше не к кому. Все три недели, что я там работаю, вот все три и придирается. То говорю не то, то не те документы распечатываю, вот сегодня отчитала за то, что выбежала на улицу.
Тот самый Вершинин забыл карту, не могла не вернуть, выбежала прям как была, хотя не надо было. А он симпатичный, такой мужественный, смотрел странно, а когда подхватил на руки и понес, даже дух перехватило.
– Ай!
Оступаюсь, тут же яркий свет фар ослепляет глаза, жмурюсь, отворачиваюсь, лечу на грязный снег обочины, визг тормозов. Кричу, словно меня режут, но страшно до ужаса, что вот сейчас меня, в самом расцвете сил, молодую, красивую, не сказать, что сильно умную, задавят, а мне всего двадцать три года, вся жизнь впереди.
В ноге острая боль, кричу громче, прикусываю губу, слезы текут ручьем.
– Да куда ты, курица, прешь прямо под колеса? Жить надоело?
Сижу задницей на обледеневшей дороге, глотаю слезы, держусь за лодыжку. Розовая шубка заляпана грязным снегом. Конечно, я курица, но блин, все равно обидно, с хера ли какой‑то мужик может просто так меня оскорблять?
– Сам баран, смотреть надо, куда едешь, тут люди вообще‑то ходят.
Всхлипываю, больно ужасно, свет фар бьет прямо в глаза, хоть бы выключил. Поправляю берет, волосы совсем выбились из‑под него. Вижу начищенные черные ботинки у своего розового чемодана, что валяется рядом, черные брюки, поднимаю голову, темное пальто выше колен.
– Эй, бедовая, так ты поскользнулась? Ну, неудивительно, на таких‑то каблучищах разгуливать по обочинам. Я‑то решил, что сбил тебя.
– Ну, спасибо, что не сбили.
Шмыгаю носом, надо как‑то подняться, но больно ужасно.
– Давай иди сюда, помогу, ну, не совсем же я баран.
– А я не курица!
Мужчина так легко подхватывает меня на руки, я, лишь поскуливая от боли, что отдается по всей ноге, цепляюсь за его пальто.
– Конечно, не курица, разве курица может быть стажером в банке?
– Вы?
Смотрю на мужчину, теперь я вижу его лицо, то, как он улыбается с нахальным прищуром.
– Я, Дарья Владимировна, я.
– Я Даша, можно просто Даша.
Глава 3
