Энн и ботинок Гудмена
Энн проснулась и почувствовала, что щека прилипла к мокрой подушке. Комната была тускло освещена светом луны. Сердце вдруг защемила грусть, и она снова заплакала, вспоминая потерю, которую только что так правдоподобно пережила во сне. И как это обычно случается после живого, яркого, трагичного сна, страх вселяет мысли, что сон непременно однажды станет былью.
– Это всего лишь сон, всего лишь сон, – повторяла она, но никак не могла перестать плакать. И когда сил успокаивать саму себя больше не осталось, она решила произнести краткую молитву: – Боже, успокой моё сердце, дай ему мир и сохрани моих родителей.
Энн перевернула подушку сухой стороной и с медленно затихающими вздохами мирно заснула. А проснулась уже утром под ярые звуки дождя. Первое, что она увидела, – это серые мокрые окна, и ей снова вспомнился сон. Была бы погода солнечной, отвлечься от тяжёлой ночи было бы в разы проще. Энн любила дождь, и даже иногда просыпаться под дождь ей нравилось, но в этот раз тучи выбрали плохое время, чтобы наведаться в гости. Она лениво потянулась в постели и, перевернувшись на другой бок, поняла, что вставать ей совсем не хотелось, снова закрыла глаза и погрузилась в полудрёму, то ли видя сны, то ли что‑то себе воображая. Долго оставаться в таком положении она не смогла: обычное утреннее лежание сегодня не ощущалось негой, скорее казалось безуспешным побегом от неприятных, навеянных сном и погодой мыслей. Но, несмотря на то что всё никак не удавалось найти чего‑то радостного в грядущем дне, Энн никогда не нравилось это чувство намеренно‑го оттягивания плохого, и потому она решительно покинула кровать. «Лежи не лежи, с этим днём рано или поздно придётся встретиться».
– Может быть, Матильда приготовила что‑то вкусное. Отто!
Энн, совсем позабыв, что день‑то не должен был сулить ничего хорошего, прямо в ночной сорочке сломя голову помчалась в библиотеку. Дверь туда распахнулась, повеяло сквозняком, и окно вдруг с уханьем захлопнулось.
– О, и вам доброго утра, блуждающие призраки! Это вы здесь шалили всю ночь и оставили окно открытым?
Энн схватила приготовленную для Отто книгу, отворила дверь и услышала, как призраки недовольно ухнули ей в след. Она остановилась на секунду, довольно улыбнулась самой себе и побежала прямиком к Матильде.
– Матильда! Матильда! – девочка ворвалась в кухню словно ураган.
– О святые небеса! Ты что здесь делаешь? Да ещё неодетая…
– Книга. Эм, слушай… – она пыталась говорить ровно. – Ты уже отправила вещи Отто?
– Эммануэль, служанка, только что ушла. А что?
– О, нет‑нет‑нет! Я должна была отправить ему эту книгу. – И, с секунду подумав, помчалась к входной двери.
– Стой! Куда в таком виде? А обувь?
– Э‑э, а у тебя что‑то есть?
– Снаружи наденешь калоши, но ты в них утонешь, Энн! Стой! Накинь шаль!
– Спасибо, Матильда.
И Энн галопом понеслась за Эммануэль. Через несколько минут она догнала служанку на полпути к дому, где всегда останавливался молочник. Но семейство Миллиган его услугами не пользовалось, потому что у них всегда было своё молоко.
