Это моя дочь

Дашка кормила кошек, которых здесь было много, я помогала Свете чистить клетки. Света тоже насторожилась при виде мужчины, но увидев, сколько он привёз мешков с кормом растаяла, защебетала. Я хотела сказать ей –остановись! Ты что, не видишь, что он опасен? Не видишь, какие дорогие часы выглядывают, когда задирается рукав его пальто? Ему нечего здесь делать. Ему здесь не место. Ибо, как бы это не было печально, помогали нам только такие же нищие, как мы сами. Богатым до брошенных котят и голодающих собак не было никакого дела.

– Вы на остановку? – спросила Света через час.

До остановки было идти минут пятнадцать, а с Дашкой и все двадцать. Но обычно, если погода позволяла, мы топали с удовольствием – ребёнок потом лучше спал. Но сегодня… Странный мужчина с дорогими часами, мужчина, которому не было места здесь, до сих пор не ушёл. К огромной радости Светы он, сбросив пальто, помогал ей удерживать Платона, пока она перебинтовывала ему заднюю лапу. Платон был огромной собакой неясной породы, с огромным же умом, но уколов боялся жутко, и всех подозревал в желании их ему сделать, пытался убежать, и помощь была кстати. А я стояла за его спиной, смотрела, как вздуваются от усилий мышцы на его руках и думала – неспроста все это. А ещё – от прошлого не убежишь.

– На такси, – ответила я.

Я боялась идти в потемках, которые уже упали на город, зная, что где‑то рядом темнота прячет этого мужчину с жуткими ледяными глазами. Открыла кошелёк, высчитывая, сколько денег осталось, дотяну ли до зарплаты. Я изо всех сил старалась, чтобы никто не подумал, насколько нам с Дашей было туго выживать, но на деле все было очень печально. Мой нервный осмотр кошелька не ушёл от внимания Светы.

– Занять до зарплаты?

– Нет, не нужно. Дашка, пойдём, скоро такси приедет.

На мужчину я не смотрю. Помогаю Даше просунуть руки в рукава замотать шарф. Варежки, которые все это время были на батарее, так и не высохли, хорошо, что мы на такси…

– Давайте я довезу вас до дома, – снова раздался хрипловатый мужской голос.

Я подняла глаза. Посмотрела на него. И его взгляд…он смотрел на меня, как на грязь, налипшую по какому то недоразумению на его дорогой ботинок. Как на ничтожество. Так смотрел, что я на мгновение задохнулась от обиды – какое он имеет право судить меня? Презирать меня? Никакого!

– Мы справимся сами, – отрезала я, засунув свое негодование поглубже.

Быть незаметной – мой девиз. Схватила Дашку за руку, и на улицу скорее, к уже ожидающему такси. Уже дома – закрыться на все замки. Тут безопасно, сказала я сама себе. Это наш с Дашей мирок. Никому в него ходу нет. Никаким злодеям.

– Грустно стало без котят, – опечалилось моё солнышко. – Хотя бы какао налей.

Я поневоле улыбнулась. А ночью Дашка пришла спать ко мне, вместе с подушкой и одеялом своим, и я трусливо ей обрадовалась,– никак не могла уснуть. Она свернулась рядом клубком, как котенок, сразу засопела.

– У меня нет кроме тебя никого, – шёпотом сказала я.

– Я знаю, – сонно пробормотала Дашка, погладила мою руку и уснула.

Я перевела взгляд с детской макушки на окно. Оно было зашторено лёгкими занавесками, снаружи фонарь, и свет его падает на стены ажурной сеткой. Мирная картина, привычная. Но сегодня – все тревожно. Слушаю дыхание спящего ребёнка, и вдруг чётко понимаю – он рядом. Тот мужчина. Сидит на парковке, в своём большом автомобиле, смотрит на мои окна. Или даже…стоит молча за дверью, и прислушивается, словно тоже хочет услышать сонное Дашкино дыхание.

 

Вторая 2. Демид

 

 

Ненавижу, подумал я. Но как‑то отстраненно, равнодушно. Я уже привык к этой ненависти, сжился с ней, она давно стала частью меня, врастая в мою душу час за часом, одну бессонную ночь за другой. А теперь так плотно впустила в меня свои корни – не вырвать. Если только вместе с кусками моей плоти.

Но когда она наклонилась и погладила девочку по пушистом шапке, снова скрутило, сильно, до боли, кажется – до хруста в костях. Это моя дочь. Какое право она имеет касаться её, держать за руку, делать вид, что любит?

Я наблюдал за ними несколько дней. Бросил, к черту все свои дела. Подъезжал на автомобиле к небольшому частному садику, в который ходила девочка. Я уже знал, часы прогулки. Смотрел, как она играет. Выпал липкий снег – катает шары. Сделала снеговика, морковки не было, заменила её длинной сосулькой. А потом мальчик в зелёной шапке его сломал. Моя дочь заплакала. Она плакала так горько, что мне хотелось пойти, надрать этому хулигану уши, чтобы никогда больше не смел обижать девочек. Вытереть её слезы. А потом вместе скатать нового снеговика.

Но я ждал. Доказательств ещё не было, только предчувствие и три года упорных поисков. Но я был уверен. Я знал.

Иногда девочка бросала игры и подходила к забору. Прижималась к нему лицом, долго смотрела на улицу, во внешний мир. Словно знала все. Ждала меня.

– Скоро, – сказал я, зная, что она меня не услышит. Пока не услышит. – Скоро я тебя заберу.

А теперь я наблюдал за ней. За той, которая лишила меня дочери. Светлые волосы. Тонкий, пожалуй немного длинноватый нос, розовый на кончике – мороз. Это могло бы быть мило, но нет. Длинные светлые же, в рыжину ресницы. Пухлые губы. Бледная кожа, чуть изогнутые, словно в удивление, брови.

Моя бабка бы сказала про неё – породистая. Она всех женщин мерила, словно скаковых кобыл, по этой степени породистости. Они её интересовали лишь с одной точки зрения – производства новых Шаховых. Моих детей.

И моя жена ей не понравилась совершенно.

– Маленькая какая‑то, – с сомнением протянула бабка. – Щуплая. Заморыш. Словно отродясь досыта не жрала. Дёмка, каких детей она нам нарожает?

Она была чистой, моя Настя. Светлой. Была и осталась. А породистость… ни о чем не говорит. Та, которая лишила меня дочери породиста. Высокая. Не красивая, нет, но бабка бы оценила силу и надменность её взгляда. И она – воровка. Она преступница. Она украла моего ребёнка, лишила меня будущего.

Но я верну все на свои места. Я сделаю так, как нужно.

– Мы не можем просто взять и украсть ребёнка, – тихо говорит мой юрист, я слушаю его в половину уха, я и сам это отлично знаю. – Это не так работает… То есть, украсть вы можете, я не смогу вам противостоять. Но вы же хотите, чтобы она стала вашей дочерью официально. Нужна экспертиза и заключение суда.

– И?

– Нужно разрешение матери на проведение экспертизы. У нас никаких конкретных доказательств. Она должна подписать её добровольно.

Проблема была в том, что я не хотел её предупреждать. Когда она украла моё дитя, она точно не высылала мне уведомление. Я хотел, чтобы это было шоком для неё. А ещё я боялся, что если она будет знать заранее, она сделает что нибудь с девочкой. Ей нечего терять. Это не её дочь. А я не знал, на что она готова. Нет, пусть не знает ничего.