Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса

– Вставай уже, горюшко луковое. – неизвестная женщина продолжала отдавать команды четким, приятным голосом. – Выползай на бережок, Алёнушка. Поверь, русалка из тебя получится скверная.

– Какую‑то Алёнушку требуют на берег. – мысли вяло копошились в голове Алёны Дмитриевны, но руки женщины уверенно вцепившись в ивовые ветви, тянули тело на твердь земную, подальше от воды. – Я, тоже, как мне кажется, накупалась. Пора бы и вылезти. Нет, ну что за дичь мне приснилась – измена Олега, Юлька, машина та, дурацкая и глубокая река, с холодной водой. Я, что, перепила и у меня глюки пошли косяками? – сама себя спрашивала женщина, выволакивая собственное бренное тельце на топкий бережок. – Нет, не может быть. Я – нормальная, стрессоустойчивая дама. Меня поленом не перешибешь, а уж снов пугаться? Глупости и дурости. Не про меня.

Дрожа от холода и стуча зубами – на дне реки, по всей видимости, били холодные ключи, Алёна Дмитриевна, едва оказавшись на берегу, сразу же подставила, насквозь промокшую тушку, ласковым солнечным лучам.

Она вся устала, точно на ней пахали огород, используя вместо мотоблока. Каждая жилка в теле тряслась и стенала. Очень хотелось спать, прямо здесь, на холодной земле, разве что, заползя под куст для удобства.

– Чего разлеглась? – женский голос зудел над ухом, точно надоедливый комариный писк. – А, где твое: «Спасибо, Полюшка за то, что не дала сгинуть, утопнув в реке, душе безвинной?» Неблагодарная ты девица, Алёнка, как я погляжу.

– Опять какую‑то Алёнку ругают. – равнодушно подумала Алёна Дмитриевна. – Странный сон, весь какой‑то излишне реалистичный. Даже не верится, что в моём рациональном разуме зародились подобные фантазии, словно сойдя со страниц дешевой книжонки. Может, я, и в самом деле, кукушкой поехала, прямо в кабинете Максима Аароновича?

Вспомнив про ушлого адвоката, в офис которого она направлялась в тот самый момент, когда неблагодарная змея, впущенная в дом из милости, толкнула её прямо под колеса автомобиля, Алёна Дмитриевна глухо застонала, дёрнулась всем организмом и задрала голову вверх.

И, отшатнулась, шустро подпрыгнув прямо на четвереньках, путаясь ногами в подоле длинного сарафана и перебирая конечностями с похвальным старанием.

Прочь!

Прочь от этой странной, пугающе чуждой девицы.

Отпрыгнула прямо в колючий куст, в колючки которого и влетела своим задним местом, всей филейной частью.

– О‑у‑й! – завопила несчастная, не отводя перепуганного взгляда от странной особы, по пояс сидевшей в реке. – Прочь, пошла прочь, кому говорю! Кыш! Кыш!

– Смотрю я на тебя, Алёнка и удивляюсь прямо. – подперев бледное личико тонкой ладошкой, обладательница приятного голоса укоризненно покачала головой. – Ты, чи, совсем страх потеряла после того, как на дно ухнула, словно топор? Не боишься того, что я передумаю и тебя в реку обратно спихну, прямо в тот омут, хозяину речному на потеху?

– Боюсь. – честно призналась, поехавшая кукушкой Алёна Дмитриевна. На месте упомянутого речного хозяина, несчастной, ничего не соображающей женщине, почему‑то представился не обычного вида мужик, бритый и в костюме, а, агроменного размера, рыба‑сом, хищный и без костюма, весь поросший тиной и речными ракушками, но ужасно проглотистый и усатый.

– Чего ж, тогда, на рожон лезешь? – участливо поинтересовалась странная девица, по‑прежнему торчавшая в холодной воде и не спешившая на бережок. – Спужалась, да?

Девица, беседующая с Алёной Дмитриевной и успешно проведшая акцию по спасению утопающей, одна штука, выглядела странненько.

Красивое лицо купальщицы отдавало легкой синевой, светлые, длинные волосы девицы колыхались на волнах, точно речные водоросли, темные глаза горели каким‑то странным огнем. Вся она казалась слегка худощавой, недокормленной, но, в тоже время, приятно грудастой. Нижнюю часть тела длинноволосой пловчихи скрывала толща воды, но имелись у Алёны Дмитриевны подозрения в том, что и под водой всё обстояло не так ладно.

К тому же, девица плавала «топлес», ничуть не смущаясь собственной бесстыжей наготы и даже ни разу не зардевшись под пристальным взглядом недавней, почти утопленницы.

– Может на ней и трусов нет? – озадачилась мыслью Алёна Дмитриевна, незаметно кося глазами в сторону противоположного берега. – Может быть, девица приплыла со стороны нудистского пляжа и к нам, прямо сейчас, подгребёт группа поддержки – голенькие тетечки, счастливые обладательницы пухлых ляжек и отвислых животов и развязные дядечки, трясущие своими бубенцами? Б‑р‑р! – содрогнулась она. – Плавать голышом в холодной воде? То еще удовольствие – так и бубенцы отморозить можно.

– Замерзла, Алёнка? – участливым тоном поинтересовалась девушка из воды. – Так, стягивай сарафан и обсыхай. Меня не опасайся – от меня тебе вреда никакого не будет. Слово в том даю верное.

Алёна Дмитриевна вытаращила глаза – снимай сарафан? Какой, сарафан? Она, отродясь, в сарафанах не хаживала – руки у нее не особо красивые, чтобы публично обнажаться.

Но, как оказалось, сарафан имелся – длинный, мокрый, хлюпающий и ужасно противный.

– Мерзкая хламида едва не утянула меня на дно. – раздраженно подумала Алёна Дмитриевна, позабыв о приличиях и торопливо стягивая с себя странную одежонку. – В этой тряпке я похожа на тряпичную бабу, посаженную на чайник – такая же нелепая и страшная. Ф‑р‑р!

От сарафана женщина, в итоге, избавилась, но теплее ей от этого простого действия не стало – мокрая коса хлестала по голой спине, мерз зад и перед, потому что белье отсутствовало от слова совсем.

– Бросай сарафан на орешник. – командовала из воды длинноволосая девушка. – Сейчас солнышко проглянет, и ты согреешься. Да, не трясись – высохнет твой сарафан. Быстро высохнет, никто и не заметит, что ты разгуливаешь по берегу в непотребном виде. Не пужайся. И башмаки с ног стащи – нечего хорошую вещь портить. Просохнут, сама мне потом спасибо скажешь.

– Я и не боюсь. – Алёна Дмитриевна смирилась с тем, что с ней явно что‑то не так – то ли ранняя деменция подкралась незаметно, то ли, ум за разум зашел и обратно выйти не может. – Подумаешь, не в том я возрасте, чтобы чего‑то стесняться.

– И то, верно. – согласилась из воды девушка, незнакомая и от того очень подозрительная. – Перестарок ты уже, Алёнка. Подружки твои, чай, замужем давно, по ребятенку, а, то и двух, в люльке качают, одна ты в девках засиделась. Семнадцать весен, уж, когда минуло, а женихи всё мимо проходят, ни один сватов не заслал.

– Сорок два. – с достоинством поправила Алёна Дмитриевна, после происшествия с Олегом, решившая, что хватит ей уже вымолаживаться. Один раз попробовала, дурочка, так и всё на том. Обидно это – ощущать себя преданной и вывалянной в грязи.

И, всё‑таки, что‑то странное было в облике этой светловолосой девицы – синеватая кожа, вызывающе торчащие груди с набухшими сосками, сочные, алые губы, глаза – необычные, пугающе‑мрачные, подернутые то ли дымкой, то ли, поволокой. И на берег девица выходить не спешила, а, водичка‑то, температурой, совсем не такая, как в сезон отпусков, на крымском побережье.

– Чего таращишься? – неожиданно грубо поинтересовалась незнакомка и раздраженно хлопнула по воде ладонью. – Спасибо скажи, что на берег тебя выволокла, дуру неблагодарную. Кабы не я, то сейчас стояла бы ты на две реки, да батюшке‑водяному в пояс кланялась!