Халифат
Солидный дядя осматривает улицу… спешит туда, где совсем недавно стоял Николай… останавливается… ищет… сворачивает в тот самый узкий проход… медленно идёт… осматривается… пинает ногой кучу коробок… они разлетаются встревоженными курами… идёт дальше… но не замечает, как сзади быстро дёрнулась внутрь стопа, предательски приоткрытая развалившимися коробками.
***
Турция – Стамбул – базар
Широкая длинная улица с булыжной мостовой, идущая вниз к причалам… невысокие особнячки… разноцветная мозаика на стенах и потёртые двери затейливой резьбы… запаркованные машины… кое‑где деревянные лотки у стен… и Босфор вдали внизу… такой синий и просторный… но сейчас не до него… где‑то здесь… где‑то здесь должен быть базар (на уроке географии в разведшколе вдолбили).
– (Николай, себе): учила предупреждал… не рынок и не «базар», а «пазАр»… или на худой конец «баз‑аар», если хочешь скосить под англа, который ещё и сакс… а тут не просто «пазар»… а «пазар» с каким‑то весёлым именем… помню – ЧаршАмба![1] …вишь ты, выходит, не все твои мозги уплыли на закат… ЧаршАмба!.. магическое восточное слово… заговор, наговор и приговор… под него хочется танцевать… и не просто танцевать, а враскоряку, размахивая двумя саблями… ЧаршАмба!.. ЧаршАмба!
Ниже лавки начались… с натянутыми над ними парусиновыми тентами… улица плавно переходит в базар… Николай спускается и засматривается на панораму гавани… скрытно оглядывается – хвоста нет, он ушёл.
Некое подобие входа на базар отмечено поперечными рядами прилавков с лотками… усердной толкотнёй… и непередаваемым смешением восточных говоров, образующим что‑то вроде птичьего клёкота.
Шофёр, открыв дверцу, сидит на кресле водителя ногами наружу… читает газету… уличные продавцы‑разносчики… их громкие настырные призывные крики, пронизывающие общий гомон… наркоман спит в тени за кустами у забора… два старика на скамейке играют в нарды… опять же с гриля продают жареное мясо… эти упоительные запахи!.. подкожные, нутряные… особенно если с утра не жрал… дальше по улице сплошные прилавки… и плотная голосящая толпа… накал живости… напряг усилий… театр чувств, страстей, темпераментов… решительности, настойчивости, деловой хватки, смётки, чутья… узел Шакти… смысл жизни… меня б тут легко надели, кинули, бросили и сделали бедным… Господи, ну почему я абсолютный лапоть в любом народном бизнесе!.. они все как‑то могут… причём с детства.
Николай останавливается у входа… и вдруг слышит русскую речь…
– (Пётр, в мобильник): ребята, отбой… он сам ко мне прибежал… нет‑нет… разбор потом… идите в отель… утром – отлёт.
Николай резко оборачивается… Пётр сидит недалеко от входа в тенёчке под деревом у забора… на пакете спрессованных картонных коробок… рядом лежит газета, которую, видимо, читал… валяется пара пустых бутылок из‑под воды… Пётр выключает мобильник и с усмешкой поворачивается к нему:
– больно долго возился… всё!.. пошли жрать.
Он встаёт, хлопает Николая по плечу… тот недовольно качает головой и разводит руками:
– не, ну скажи, откуда ты мог знать, что я сюда приду?!
Пётр кивает на густую толпу народа на рынке… иронически улыбается:
– после долгой беготни ты, конечно, пойдёшь под горку… и к ближайшему базару… поскоку здесь толпа… а в ней лучше всего уйти от слежки… ведь так? – Пётр насмешливо и испытующе смотрит на него и переходит уже на серьёзный тон: – а вот и нет!.. никогда не иди в самые лучшие места и не выбирай самые разумные ходы… будь нежданным и негаданным… не иди под горку – ползи вверх из последних сил… поскольку внизу тебя будут ждать неправильные люди.
Николай отворачивает голову в сторону, якобы глядя на гавань… на его лице разочарование… на простой мульке лоханулся.
– (Пётр): с другой стороны – хвосты ты отрубил, а они ушлые ребята… в целом – тройка с плюсом.
Уходят от базара… сворачивают на другую улицу… идут вниз к Босфору мимо старых каменных домов с застеклёнными лоджиями, галереями, верандами… верёвки с бельём тянутся поперёк улицы от балкона до балкона на высоких этажах, чтоб шпана палкой не достала… а там за бельём… над бельём… в просветы между бельём видна гавань… и море, расплывшееся во все горизонты… синим миражом обнимающее всю Землю… в нём столько свободы… не только когда ты ходишь по нему, а просто когда видишь – оно шепчет про побег, про вольные просторы… наполняет душу безбрежным размахом… качкой… яростным свистом ветра… бурей!.. а ты ковыляешь себе зажатый домами в оврагах узких улиц… уже запродан… подписан и должен по уши крутым браткам… и все твои шаги предписаны наперёд… а тут вдруг – море!.. выход из тупой земной игры в другое измерение… если уж удирать, то только туда… на земле найдут… а в море – никогда… злая волна может найти, когда будешь спать в лодке… но это уж от Бога… с Ним не поспоришь… Ему видней когда и как тебя кончить.
Уютное кафе под балконом… стенки вокруг расписаны граффити… потускневшими от ярко выраженных тщетных попыток их выскрести… бедные хозяева, консерваторы чистых стен, стирали и соскрёбывали эту мазню много раз, а неуёмные творцы‑граффоманы записывали по новой… и ещё раз по новой… и в двадцать восьмой раз по новой… интересно, на чьей стороне был бы Белинский?.. всё же фамилия обязывает.
У витрины кафе стоит диван и рядом с ним – кальян… пожилой хозяин любезно приглашает присесть и покурить… Пётр отрицательно машет головой… они заходят в кафе.
***
Турция – Стамбул – кафе
Николай и Пётр сидят у окна с видом на гавань… на маленькой сцене поёт певица в восточном наряде… она умело крутит голым животом и томно поднимает и опускает густо накрашенные глаза… туманящий взор, убегающий прочь… словно сама в себе и не видит никого… ею владеет смутное страстное желание, с которым она не в состоянии бороться… отдаётся и покоряется ему… этот потусторонний взгляд, как у наркоманов на поздней стадии улёта… однако её ведёт что‑то более сильное, чем наркота.
– (Николай, себе): словно змея в животе крутится… а она прислушивается и следует… невольница змеи… вот всунешь в неё, а змеюка возьмёт и откусит твой член изнутри… да и в любом случае… стрёмно с такой бабой в постель идти… не ты её будешь трахать, а она тебя… не сумею я… с девчонками по‑прежнему остался пацаном.
[1] Çarşamba (тур.).
