Хрустальная сосна. «Где, в каких краях встретимся с тобою?..»

– Не хватит брезента нихера. Да и он быстро промокнет. Сколько раз председателю говорено – надо крышу строить над раздатчиком. Тогда бы и в дождь работать могли, и ржавел бы меньше. А ему все по хрену…

– Пидарседатель ваш, судя по всему, еще тот кадр, – кивнул Володя.

Потом выругался сквозь зубы и, надвинув на голову воротник серой застиранной куртки, куда‑то ушел. Я проводил его взглядом. Он обогнул агрегат и зашагал по разбитой дороге к машинному парку. А дождь лил, не переставая. Один из мешков осел и завалился набок. Мы со Славкой и дядей Федей все‑таки выскочили наружу, растянули брезент – его хватило меньше, чем на половину мешков. Славка сокрушенно качал головой. Нам было жалко. Продукт собственного труда на глазах обращался в прах.

И вдруг прямо из дождя, как мне показалось, вырос грузовик. Из кабины выскочил насквозь мокрый Володя.

– Откуда?! – удивленно спросил дядя Федя, указывая на машину.

– От верблюда… Давай, быстро загружать надо, он до навеса подкинет.

Шофер подал грузовик задним бортом прямо к раздатчику. Володя стоял в кузове, а мы со Славкой быстро подносили мешки. Сначала они казались совсем легкими, я хватал их по два и легко швырял наверх, не дожидаясь Володиных рук. Потом, когда количество приблизилось к третьему десятку, они стали тяжелеть. Я уже не мог брать два мешка и поочередно кидать их одной рукой. Скоро не смог и двумя – подтаскивал мешок к машине, приваливал к кузову и толкал снизу, помогая Володе поднимать. Но без остановки таскал мокрые, теплые еще мешки. Аркашка работал тоже, но очень медленно и неторопливо. Поэтому основная масса пришлась на нас со Славкой. Мешков по сорок, а то и больше. Через пару минут эти их же пришлось сгружать под навес и расставлять рядами. Но эта работа казалась совсем легкой.

– Ну, молодцы, мужики, – сказал дядя Федя, оглядывая спасенный продукт. – Спасибо вам, выручили… Даром, что городские.

Дождь не прекращался, агрегат стоял беззвучный и бездвижный. И мы вернулись в автобус.

И как ни странно, хотя руки мои болели до плеч, а ноги подкашивались от яростной работы, на душе было легко. Не знаю даже, почему. Наверное, я просто испытывал то, о чем смутно пытался сказать Вике на лугу. Я чувствовал себя мужчиной. Здоровым, сильным, способным на многие дела. Ведь это именно я, инженер Евгений Воронцов, только что перекидал сорок мешков по полтора пуда – целую тонну груза! – своими привычными к рейсфедеру руками…

Мы в изнеможении лежали на сиденьях. Дядя Федя куда‑то исчез.

– Смотрю я на тебя, Женя, – вдруг сказал Аркашка. – И диву даюсь. Носился ты, как одесский амбал на Привозе. Причем со скипидарным фитилем в заднице.

– Не всем же прохлаждаться, – спокойно ответил я. – Кому‑то вкалывать надо. Для равновесия в мире.

– Вкалывать, скажешь тоже! Нам тут вовсе не обязательно пупок рвать!

Я промолчал. Перед Викой я еще мог как‑то оправдываться в своем поведении. Но уж никак не перед этой вошью.

– Так дождь же, – заговорил Славка. – Все промокло бы и сгнило. И наша выработка псу под хвост.

– Ну так и пес с ней. В конце концов, я научный работник, а не колхозный механизатор. И мое дело не на АВМ пахать!

– Не на АВМ пахать? – переспросил молчавший до сих пор Володя. – А скажи на милость, чем ты на работе занимаешься?

– Чем? Я в научно‑исследовательском секторе работаю.

– Все мы в секторах, – отрубил бригадир. – А лично ты, твоя работа? Ты какую пользу людям приносишь?

– Наука. Я наукой занимаюсь. Кандидатскую, между прочим, делаю.

– А ты уверен, что твоя кандидатская, докторская и любительская нужны кому‑то кроме тебя? – молчаливого бригадира прорвало, и он словно решил высказаться за всю неделю. – Ты никогда не думал, что за весь год своей научной…

Слово «научной» Володя выделил с нескрываемой насмешкой

– …Научной работы пользу людям ты приносишь лишь в течение месяца. Именно здесь и на этом вот АВМ?

Лично я не считал, что научные работники бесполезны. Тем более, при словах о диссертации сразу подумал об Инне: ее научная работа уж точно была на благо людям. Я и о себе не сомневался, что мои инженерные знания все‑таки помогают общему прогрессу. Но спорить с Володей не стал, поскольку его оппонент вызывал у меня личную неприязнь.

– Научные работники нужны, – возразил Славка. – Но, тем не менее, пока экономическая система не позволяет обходиться без нашего труда, мы обязаны ездить в колхоз. Это не нами заведено. Так требует жизнь.

– Жизнь будет требовать, пока требование выполняется, – неожиданно твердым, жестким и совершенно не похожим на себя тоном ответил Аркашка. – По сути дела своей так называемой помощью мы поддерживаем существующую порочную систему. Мы вкалываем руками, а колхозники берут трактор и едут в город за водкой. Тот же ваш Степан – слинял с утра, и дел ему мало. Потому что знает: всегда найдется сознательный гражданин вроде нашего Жени, который его работу выполнит и перевыполнит. Если бы мы хоть раз забастовали и отказались сюда ехать – живо бы они у себя в деревне порядок навели. И каждый бы работал на своем месте.

Мы молчали, не зная, что ответить на в значительной мере справедливую Аркашкину речь. Мне вдруг подумалось с внезапным удивлением, что, оказывается, даже такое ничтожество может иногда говорить дельные вещи. Он хотел что‑то добавить, но махнул рукой и отвернулся к окну. Точно понял, что отношение к нему уже сложилось и говорить с нами о важных проблемах бесполезно.

Там уже кончился дождь. И между туч весело проглянуло солнце.

– Эй! – весело закричал откуда‑то появившийся и, кажется, уже слегка поддатый дядя Федя. – Агрегат пускаю. Пошли дальше работать!

Мы встали с сидений.

– У меня нога болит, – заявил Аркашка. – Та, которую я вилами ударил. Не могу больше сегодня стоять. Ступать больно.

Володя взглянул на него с матерным выражением лица, но промолчал.

Остаток смены мы работали втроем.

 

10

 

После ужина Славка и Володя потащили девчонок на луг играть в волейбол. Мне не хотелось бегать по мокрой от дневного дождя траве – да и вообще, честно говоря, вовсе не хотелось двигаться, – и я присел с гитарой у пустого кострища.

Приятно, конечно, играть и петь, когда тебя слушают. А особенно если слушают внимательно, заказывают, подпевают и просят повторять. Но когда не слышит вообще никто – тоже неплохо.