Хрустальная сосна. «Где, в каких краях встретимся с тобою?..»

В одном все‑таки повезло: мы оказались в разных палатках. Кроме очевидного Славки, со мной устроились Лавров и Гена‑Геныч, тот самый симпатичный усач с золотым зубом.

Во вторую смену, кроме двух Саш – которых сразу разделили на Сашу‑К, то есть командира и просто Сашу – и Геныча, туда попал еще и Костя. Тот самый здоровяк в тельняшке, что победил автобус. Воодушевленный распределением прозвищ, да еще при наличии имени, соответствующего тельняшке, народ сразу окрестил его Мореходом.

Девушек отправили на прополку в одну смену, с утра. И еще кто‑то должен был готовить еду: колхоз обязался кормить нас днем на полевом стане, а для завтрака и ужина выделял продукты. Подкинутая кем‑то из парней невероятно умная идея сделать одну из них поварихой на весь месяц вызвала бурный протест.

– Если хотите, сами кого‑нибудь из мужиков выделяйте в повара на весь месяц, – за всех высказалась Тамара, грозно встряхивая мощными телесами.– А мы с удовольствием его собачью смену на любом агрегате по очереди отработаем.

Она сразу, несмотря на приближающийся вечер, разделась и осталась в каких‑то трех лоскутках, еле держащихся на тоненьких бечевках. А тело ее, заметно потасканное и обвисшее, напоминало белую, свежеощипанную тушку громадной курицы. Точнее, птицы, являющейся гибридом курицы и индюшки. Что, впрочем, отнюдь не отталкивало фиксатого Геныча, который совершенно явно косился на Тамару с первых минут ее полуголого состояния.

Поднялся такой гвалт, что никто никого уже не слышал и не слушал.

– Ну, пошла езда по кочкам!!! – заорал Саша‑К, громко стукнув железной плошкой по столу. – Все. Решаем так…

И кухонная работа была разбита на парные дежурства по три дня, как наши смены. Тут же возник очередной неразрешимый вопрос: как справедливо разбить на пары пять девушек – но тут встала секретарша Люда и, потупив вздернутый носик, заявила, что готовить вообще не умеет, даже к газовой плите близко не подходила, а уж к этой и подавно. Все посмотрели на нее с презрительной жалостью, кто‑то из девиц радостно съязвил насчет счастья ее будущего мужа, но зато сразу определились поварские смены. Первыми взялись дежурить Тамара и Ольга.

После решения всех организационных моментов Аркадий сорвался с места и убежал к себе в палатку. Вернувшись, со стуком выставил большую химическую бутыль с прозрачной жидкостью. Я даже удивился, как она поместилась в его рюкзаке.

– Так, мужики, все ясно с вами, – поморщился Саша‑К. – Значит, без этого никак нельзя обойтись? Хроники убогие…

– Ну, так начало нашей совместной трудовой деятельности, – ответил Аркадий, пощипывая свою гадкую бородку.

– Значит так. Если уже на самом деле душа в заднице горит – выпивайте все в первый день, – сказал командир. – Хоть до успячки допивайтесь. Но – чтоб потом ни‑ни. Никаких эксцессов. Ясно?! Меня в парткоме предупредили. Поэтому давайте так: вы тихо, и я тихо. Идет?

– Какие могут быть эксцессы?! – усмехнулся Аркадий, отворачивая тугую крышку. – Что мы, алкаши, что ли… По сто грамм всего и будет. Давайте – быстро сдвигаем кружки!

Но никто не торопился.

– Ну чего вы телитесь? Давайте – испаряется же добро!

– А может, не надо? – нерешительно пискнул кто‑то из девчонок.

– Надо, Федя, надо… – Аркадий категорически рубанул ладонью. – Вот ты чего отказываешься? – обратился он почему‑то ко мне. – Все пьют, а ты не хочешь? Откалываешься от коллектива? Парткома испугался?

Я пожал плечами.

– А‑а… – усмехнулся он. – Ты, наверное, вообще не пьешь.

– Почему не пью? – возразил я, ощутив обиду, словно этот сморчок уличил меня в чем‑то очень позорном. – Пью. Но не всегда. И… Не со всеми.

Сказав последние слова, я тут же спохватился: ведь их можно было понимать и так, что я отказываюсь пить с нашей только что сложившейся колхозной компанией, хотя имел в виду одного лишь Аркадия.

Нависла неловкая тишина.

– Вот что, мужики, – вдруг сказал Славка. – Коли так пошло сразу, то давайте с самого начала и уговоримся: пьянство считать мероприятием добровольным и никого к нему не принуждать.

Все засмеялись, однако Саша‑К согласился всерьез:

– Верно сказано. Пусть кто без этого не может – пьет. Но чтоб других не принуждать.

– Иди в свою палатку и соси спирт хоть до потери пульса, – добавила Вика. – А нам тут воздух не порть.

– Почему это я должен уйти? – возмутился Аркадий. – А не вы, к примеру?

– Потому что у вороны две ноги, и особенно левая, – ответил Саша‑К.

– Хочешь – возьми плошку, налей туда своей вонючей гидрашки и лакай на четвереньках, – добавил я, уничтожая его до конца. – Потом мы тебя в реку бросим, когда будет достаточно.

– А тебе и не предлагаю, – окрысился Аркадий. – Ну ладно, парни. Идем в нашу палатку, раз дамы против. Кто со мной?

Он встал, держа бутыль подмышкой.

За ним поднялся фиксатый Геныч. Немного поколебавшись, присоединился Лавров – что меня, надо сказать, сильно удивило. Посмотрев на Гену, встала Тамара. Поддернула свои отвисшие груди, едва прикрытые зелеными лоскутками купальника, и пошла, играя огромной задницей.

Больше желающих выпить не нашлось.

Посидев еще немного за дощатым столом, мы допили холодный чай, погрызли тающие остатки домашнего печенья. Потом Саша‑К ушел на ферму разведывать насчет молока, а мы перешли на кострище.

 

– –

 

Судя по всему, предыдущая смена любила отдохнуть вечером: место было оборудовано с любовью и знанием дела. Для самого костра выложили специальную площадку из кирпичей. Вокруг расположились доски‑скамейки и несколько толстых бревен. Даже дров нам на первый вечер оставили в изрядном количестве.

Вкрадчиво и незаметно спустились сумерки. Загустели, словно вишневый кисель, но совсем еще не стемнело, и луна, робко всходящая над паромной переправой, была желтой и даже слегка красноватой. Мы не спеша разожгли костер. С болота веяло влажноватой прохладой – и, конечно же, налетела туча комаров. Сидя у костра, мы яростно обмахивались ветками. Сухие дрова, как назло, горели ровным пламенем, пуская волнистую струю чистого жара, и ни единой струйки дыма не выбивалось из‑под тяжело рассыпающихся поленьев.

Я сходил в палатку, надел резиновые сапоги, натянул оба свитера на рубашку, а поверх добавил еще и свой армейский китель. Одежда стала непроницаемой, однако руки остались беззащитными. Наконец кто‑то догадался сунуть в костер сырую ветку. Сразу повалил густой дым, сизыми волнами завиваясь у земли. Мы закашляли, протирая глаза, однако комары отступили.