Их двое
– Суровая ты девушка, Анастасия, – улыбается обаятельно Кот, присоединяясь ко мне, словно заправский психолог, – прямо не по годам… Кстати, тебе сколько лет? Конь говорил, что вместе учились, но по виду же едва школу закончила…
Я не реагирую на грубую лесть, смотрю на него, выгнув бровь.
Мы одни, приятель, Егеря с его бешеным взглядом нет. Давай. Торгуйся.
– Слушай… – не обманывает моих ожиданий Кот, придвигается ближе, кладет локти на стол, поза прям открытая‑открытая… Ах ты, психолог ты доморощенный… Все эти подкаты знаю, блин! Столько в своей жизни такого дерьма для интернет‑изданий психологических накатала, впору самой открывать кабинет психологической поддержки! – Ты же понимаешь, что, пока такая метель на улице, мы никуда не сможем уйти? Чисто физически?
– А меня это должно волновать?
– По идее, да… Оставление людей в опасности… Статья такая есть…
– Да. А еще есть статья – незаконное проникновение на частную территорию, взлом… Это я молчу про сексуальные домогательства, которые на вас уже висят. Да меня сто процентов оправдают, если я двоих придурков с таким букетом выкину на улицу!
– Черт… Анастасия, мы же говорили, что это все неправда! Понимаешь? Это – провокация, чтоб развести нас на деньги…
– Мне без разницы, – перебиваю я разошедшегося Кота, – я хочу остаться одна в своем доме! Понятно?
– Понятно, конечно, понятно… Но мы не можем никуда уйти! Телефон для связи не фурычит, местности мы не знаем, медведи, опять же… Мы, конечно, можем уйти… Но где гарантия, что дойдем до деревни? А если свернем не туда, замерзнем по пути? Пусть мы в твоих глазах преступники, но люди все же! Как ты себя будешь ощущать, если мы реально замерзнем, а, Анастасия?
Я молчу.
Как бы я ни была зла на них, как бы ни ненавидела за их проступки… Но в одном Кот прав: я не смогу спокойно сидеть тут, зная, что они ушли и пропали. С ума же сойду от чувства вины!
Но признаться в этом… Да ни за что!
– Анастасия… – Кот, сразу поняв, что удалось меня зацепить, кует железо, – давай так поступим: мы здесь побудем, пока не кончится метель и не появится связь. А потом вызвоним Коня и уберемся с твоей территории! Честное слово! Мы, как мыши, будем! Тихие!
Я делаю вид, что обдумываю, хотя ежу понятно: выбора у меня нет. Но торг – дело святое.
– Так, – я смотрю в шкодливые, обманчиво ласковые глаза, сурово сдвинув брови, – у меня есть несколько условий.
– Да хоть сто, Анастасия…
– Первое, – повышаю я голос, перебивая поток лжи, – я живу наверху, а вам туда хода нет. И вещи все вернули чтоб, как было. Дедову берданку – тоже!
Кот кивает, смотрит честным‑пречестным взглядом, какие бывают у заправских лжецов. А я продолжаю:
– Второе: мою еду – не жрать! Все, что в кладовке на первом этаже – мое. Даже нос туда не совать! Третье – готовить самим! Кухню не засирать! Хоть пятнышко увижу, заставлю все перемывать! Четвертое – в доме не курить! Не пить! Не онанировать! Не орать! Не ходить голыми! И в трусах – тоже! Только одетыми полностью!
– А как же нам спать? – удивляется Кот, весело скалясь. Забавляют его мои условия, видите ли! Ну сейчас ты перестанешь улыбаться, гад!
– Одетыми! Даже если вас тянет друг к другу, в моем доме – никакого секса!
С огромным, просто крышесносным удовольствием наблюдаю, как глаза Кота становятся круглыми. Поймал плюху, нападающий? Так тебе!
– Дальше… Ты, может, записывал бы, а то, говорят, у спортсменов память слабая…
Кот хмурится, теряя свой благодушный настрой окончательно. Слабак ты, приятель! Это же я еще к моральной компенсации не перешла…
– А ты – та еще злючка, да, Анастасия? – кривится в ухмылке Кот, все же решая делать хорошую мину при плохой игре.
– Нет, – спокойно отвечаю я, – просто не люблю мудаков, насильников и…
– И мужиков? – перебивает Кот, и сразу становится понятно, что терпение у него тоже нифига не железное, – ты – лесбиянка?
Я ошарашенно молчу. Правда, недолго, настрой все же не пропал, и мне хочется его додавить. Наступить пяткой на яйца.
– Это имеет значение? – опять выгибаю бровь, – тебя смущают однополые отношения? Ты – гомофоб?
– Я? – смеется Кот, – не‑е‑ет! Ты чего! Я – уж точно не гомофоб! В смысле, гомов не боюсь совершенно.
– Тогда продолжим, – решаю вернуть я конструктив в нашу беседу, – итак… Про отсутствие секса я упоминала… Теперь про моральную и материальные компенсации…
Тут я вынуждено прерываюсь, потому что дверь распахивается и заходит смурной Егерь. Физиономия у него от присутствия на свежем воздухе не стала выглядеть более дружелюбной, что прямо странно. Не любит природу?
– Как там медведи? – ласково интересуюсь я, чтоб сразу с порога задать нужный тон беседе.
– Нормально, – басит Егерь, – один был, я его пинком под зад прогнал в лес… Какие‑то они тут у вас, в Рязани, пугливые…
Вот это открытие! У нас Егерь шутить умеет, оказывается! Прямо чудеса на виражах. Или это воздух на него все же повлиял? Прочистил мозг? Но ладно. Вернемся к нашим баранам.
Перевожу взгляд с одного барана на другого и продолжаю:
– Так вот. Материальная компенсация: возмещение стоимости сломанного ноутбука, сотового телефона, бесперебойника и выносного жесткого диска. Берем ручку и пишем расписку.
И, так как ни один из мужчин не дернулся исполнять мое приказание, уточняю несколько растерянно:
– Вы писАть умеете?
От дверей слышится приглушенное матерное рычание, которое я стараюсь стойко игнорировать, а Кот смотрит на меня удрученно:
– Ты чего‑то совсем нас за людей не считаешь, смотрю…
– Да нет… – я пытаюсь объяснить, что имела в виду, формулирую в голове у себя фразу и понимаю, что не знаю, что имела в виду. Заигралась, Масяня…
– Ладно, – решаю не заострять больше внимания на этом вопросе, продолжаю, – вон там, в ящике комода, листок бумаги и ручка. Должна писать…
