Их любимая студентка
Крещенский. Это фамилия моего отца.
Это не случайные воры.
Они знают папу.
Лежу под пледом и кусаю губы.
Что делать.
– Ты не убился, солнышко? – заботливо спрашивает Вадим.
В гостиной возня, мне уже смешно почти.
Что за странные грабители?
Телики бьют, жвачки жуют, чихают на весь дом. И не смотрят под ноги.
– Я тоже буду ждать, – кряхтит Артем. – Когда ты ноги переломаешь и в больнице заляжешь. Идиотский палас, – он матерится.
Вообще‑то, ковер из натуральной шерсти. Папа покупал в Польше.
Осторожно поворачиваюсь на диване и приспускаю край пледа.
Из гостиной ведут три арки в другие комнаты, у нас в собственности все четыре квартиры первого этажа.
Вижу два темных силуэта у стены.
Значит, Вадим и Артем.
Они даже не знают, куда идут.
И я решаюсь. Пока они переругиваются, медленно сползаю с дивана. И на цыпочках крадусь к окну.
В соседнем подъезде моя лучшая подруга живет.
Сейчас мы вызовем полицию. Так‑то.
Синеватый свет фонарика вдруг гаснет.
– Черт, – ругается Вадим. Звучат шлепки. – Батарейки что ли сели?
Хочется засмеяться в голос, ну что они за умники, кто так грабит дома? Фонарики без батареек, налетают на мебель…
Налетаю на опрокинутую напольную вазу. Запинаюсь об нее, и валюсь на пол, коленками бьюсь.
Кажется, это такой сильный грохот. У меня просто уши закладывает.
Но все же я слышу. Хрипловатый голос Вадима в темноте:
– О‑па. Артем. А мы здесь не одни.
***
Артем, а мы здесь не одни – эта фраза звучит, как приговор.
Все мое веселье испаряется куда‑то. Ваза крутится рядом на полу.
Растираю ушибленные колени и прислушиваюсь к тишине.
Эти двое молчат. Подозрительно долго, даже шепота не слышно.
Поворачиваю голову к окну.
До него несколько шагов всего, я могу успеть.
Но их все таки двое, и они знают, что я здесь.
А мне нужно забраться на подоконник и выскочить, в темноте.
– В доме полно полиции, – мой голос тишину разрезает, как нож. – Вас здесь ждали. Это засада. Я майор Русалкина. Вы арестованы. Поднимите руки и бросьте оружие.
Кусаю язык.
Последняя фраза явно лишняя.
Откуда у этих двоих оружие. В их арсенале жвачка да фонарик с севшими батарейками.
На мое вранье никто не отзывается. Даже одежда не шуршит, ничего нет. Кажется уже, что мне просто сон приснился, я здесь одна.
Задерживаю дыхание. Опираюсь на ладони. Привстаю, осторожно выпрямляюсь.
И тут слышу знакомые шлепки по фонарику. Тихий щелчок кнопки. И меня слепит проклятый синеватый свет.
Закрываю глаза рукой.
И вздрагиваю от смешка Артема:
– Вау. Вадим. Глянь на майора Русалкину.
Мои светлые волосы – моя гордость, они спадают ниже талии. После сна они спутанные, растрепанные.
Я лишь в белой майке и синих трусиках‑бикини.
И меня сейчас при слабом свете фонарика разглядывают два грабителя.
Отшатываюсь в сторону от полосы света.
Опять налетаю на дурацкую вазу и раскидываю руки, удерживая равновесие.
– Шикарная фигурка, – хрипло хвалят меня. – Майор Русалкина, мы согласны. Арестуйте нас немедленно. Скорее.
Луч фонарика прыгает, они приближаются.
Сердце стучит, выскакивает из груди.
– Не подходите! – выкрикиваю.
– Товарищ Русалкина, мы хотим сдать оружие, – низкий голос опасно близко.
Наклоняюсь и подхватываю вазу с пола. Тяжелая. Швыряю ее на свет.
И вижу, как вазу отбивают мужские руки. Она летит прямиком в модную скульптуру из металлолома на подставке. Польский художник. Триста часов работы.
Грохот, осколки, синие полосы фонарика пляшут по стенам.
– Вот стерва мелкая, – выплевывает Артем.
– Сейчас майор получит по русалочьей попке, – темный силуэт Вадима подается вперед.
Вадим почти хватает меня за руку.
Отскакиваю за диван.
Оттуда ныряю в арку в коридор.
И вовремя.
В гостиной вспыхивает свет.
Они нашли выключатель.
Бегу по коридору. Волосы в глаза лезут, мешают. Вспоминаю наказы папы и закрываю ладонью рот, чтобы не визжать на весь дом.
Они с братом всего несколько часов назад уехали на дачу. Там что‑то с электричеством, неполадки.
Папа сказал, что они завтра утром вернутся.
И по этому поводу мы с Маринкой собрались сегодня в клуб.
– Как будешь ложиться спать, Лия, – выговаривал мне папа в десятый раз. – Запри все двери, окна закрой. И держи рядом тревожную кнопку. И телефон. И сразу звони мне или брату. Точно можно тебя одну оставить?
– Папуль, мне девятнадцать лет, а не пять, – мне смешно было, я ему даже куртку из шкафа достала, заботливо одеваться помогала, выпроваживала моих мужчин на дачу.
