Искры летнего костра

– Ты в порядке? – слышу рядом мужской голос и утыкаюсь взглядом в кроссовки человека, перепугавшего меня едва не до смерти.

 

7

 

И кому только в голову пришла идея установить турник прямо посреди леса? Конечно, Холодов был бы не собой, если не опробовал его. Именно его резкие движения поспособствовали моему феерическому падению.

Замечаю протянутую руку и специально игнорирую её, поднимаясь на ноги самостоятельно. Фокусирую на Егоре свой яростно‑злой взгляд, сдвинув брови на переносице для пущего эффекта. Только вот и тут мне совершенно не везёт. Ощущаю, как вдыхаю пыль, что осталась на носу и резко чихаю. Да так, что сомневаюсь в том, что мои бациллы и сопли не заполняют собой весь обнаженный пресс Холодова.

Стоп, что?

Медленно опускаю взгляд и едва не охаю вслух. Надо же, и права скинул с себя футболку, видимо, чтобы подтягиваться было удобнее. И, признаться честно, вид впечатляющий. Слишком. Я бы даже присвистнула, будь на месте Егора любой другой парень. Но ему точно нет.

– Будь здорова, – он ухмыляется, пока наблюдает за тем, как быстро на моем лице сменяются эмоции. Думаю, со стороны и правда забавно выглядит. – Пошли в корпус, тебе лицо нужно обработать.

– Занимайся своим делом, – торможу его. – Я на пробежке, и ещё не закончила её.

Попутно шевелю носом, проверяя таким образом его сохранность. Вроде нормально, только немного щиплет, а значит, ничего страшного.

– Если это не обработать в ближайшие минуты, к детям тебе в ближайшие дни лучше не приближаться, – игнорирует все мои слова. – Моральные травмы им явно ни к чему.

– Все так плохо? – ощущаю, что лицо начинает печь все сильнее. Печь и чесаться.

– Поправимо, – подмигивает он и отходит к турникам забрать свою футболку. – Пойдём.

И я иду. Иду, потому что до смерти боюсь сама обрабатывать собственные раны. В детстве от волнения в таких ситуациях я даже теряла сознание. Да и сейчас иногда близка к этому. И сейчас чувствую, как начинает подташнивать от мысли о перекиси и зелёнке.

Холодов воплощает все свои угрозы в жизнь, и уже через десять минут мы сидим в его комнате, а на моем лице ликующе шипит и щиплет ненавистная перекись.

До боли закусываю губу, потому что голова идёт кругом от происходящего. Угораздило же мою психику обладать такими интересными качествами.

– Ну ты чего? – явно пытается взбодрить Егор, прежде чем ещё раз начать промачивать ватным диском раны. – Это ведь совсем не больно, даже дети знают.

Но мне совсем наплевать, что они там знают, потому что тошнота по‑прежнему стоит комом в горле. Не будут же я делится тем, что в свои двадцать два не могу справиться с собственной головой.

А вид у меня действительно шикарный. Как только Егор заставил умываться, смогла оценить его собственными глазами. Перепачканное землёй лицо, с кровоподтеками на носу.

К счастью, или не совсем, но глубоких ран не оказалось. Вместо них полностью краснючий, стертый до мяса, нос. Прекрасное начало очередного многообещающего дня. Ничего не скажешь.

Егору приходится выкрутиться и заставить меня прикрыть эту красоту мягким пластырем телесного цвета. И выглядит это смешно. Даже не сдерживаю смех, когда в очередной раз смотрю на своё отражение в зеркале.

Пластырь телесного цвета прекрасно выделяется на фоне раскрасневшегося лица.

– Спасибо, – на секунду я даже забываю, что это тот самый Холодов, которого я когда‑то до смерти боялась.

На губах играет легкая улыбка, но когда я вижу, что внимательный взгляд серьезно заострён на моем лице, становится не по себе. Неужели, все‑таки узнал?

От одной этой мысли по телу пробегают неприятные мурашки.

 

8

 

Семь лет назад

Смена в лагере не отличается ни от одной из множества других, уже проведённых здесь. Единственное – это мой проснувшийся талант к рисованию. Правда, судя по тому, что я вижу сейчас перед собой на альбомном листе, его попросту нет. Но от этого желание взять в пальцы карандаш и рисовать что‑то из того, что яркими картинками всплывает в голове, никуда не пропадает. Наоборот, ощущаю воодушевление, стоит только присесть отдаленно от остальных и коснуться грифелем чистейшего белого простора.

Словно в мультике в один момент создаётся ощущение, что вокруг головы начинают летать птички, от появившегося резкого головокружения и неприятной ноющей боли. Зарываю глаза и касаюсь ушибленного места.

– Ты в порядке? – слышу чей‑то голос, но не пойму чей из‑за того, что в ушах немного звенит. – Прости, я случайно. Отвести тебя в медпункт?

Открываю глаза и вижу перед собой Холодова. Кто‑кто, а он обязательно каждый год попадает со мной в одну смену. Или же, аналогично мне, проводит здесь все лето. Кажется, он местный и живет тут со своим дедушкой, пока родители устраивают жизнь в большом городе.

– Слышишь меня? – обеспокоено спрашивает, внимательно вглядываясь в глаза.

У него они самого обычного карего цвета. Но если что‑то такое, что постоянно не позволяет оторвать взгляд. Смотрит он так, будто способен залезть в твою голову, и узнать все‑все сокровенные секреты. Постоянно ощущаю, что щеки начинают печь от такого взгляда, но по‑прежнему не могу его отвести.

– Слышу, – отвечаю, немного отодвигаясь в бок, потому что становится неловко от такой тесной близости. Кажется, настолько вблизи ко мне Егор ещё никогда не был.

– Не нужен мне медпункт, – бросаю взгляд в сторону, и понимаю, что причина моей головной боли, мяч, брошенный Холодовым.– От этого ещё никто не умирал.

– Мало ли, – виновато улыбается он. – Точно все в порядке? Голова не кружится?

– Нет, – нагло вру. – Иди уже, тебя ждут.

Замечаю, как за нами наблюдают все, кто играл в мяч. В том числе, девушка Холодова – Аня Морозова. Она, кстати, смотрит внимательнее всех. По моим подсчётам они встречаются целую вечность. По крайней мере, далеко не первый год. И это, как говорится, самая известная парочка на селе. В нашем случае, в лагере. Что‑что, а многие обсуждают то, что их союз идеальный и нерушимый. Куда там, если даже их фамилии буквально созданы, чтобы дополнять друг друга?

Уже не один раз они ставили на уши весь лагерь, когда сбегали по ночам на «тайные» свидания, и их пропажу обнаруживали вожатые. Правда даже они привыкли, что у ребят любовь‑морковь, и со временем перестали бить тревогу в похожих случаях.