Искушение для ректора

Ровный нос, пронзительные глаза, выразительные скулы, точеная линия сильного подбородка с ямочкой посередине. На щеках намек на тень, которую не может стереть самая острая бритва.

Темно‑каштановые волосы подстрижены так, чтобы выглядеть неопрятно, и при этом четко продуманный стилистический образ.

Специально? Модный стиль? Или косит под молодого?

Но ректор не молод. В его глазах сквозила скрытая боль, и зрелость, отражающаяся в его чертах. Вот тот магнетизм, который приходит только с жизненным опытом и возрастом.

Я бы резюмировала, что он выглядел соблазнительно и пугающе. Но по факту, в этой глуши, с такой харизматичностью и таким телом мог прятаться только старый извращенец…

И мама отдает меня ему как ягненка на жертвоприношение! С ума сошла?

Я отпрянула от окна, надеясь, что он не видел, как я нагло подглядываю. Но краем глаза, я увидела его приглашающий жест и нереально широкий разворот плеч.

Мама прошла мимо него… О нет, мама проплыла мимо него! Она тоже заглотила удочку этого бабника.

К его появлению в коридоре я была готова. Слышала эхо твердых шагов, которое приближалось ко мне. Я встала со скамьи за секунду до его появления из‑за угла. Но мамы рядом с ним не было.

– Екатерина Снежина? Рад вас приветствовать в нашей академии, – Ректор сам протянул мне руку, я, немного потрясенная его напором, пожала в ответ, все еще заглядывая за плечо в ожидании мамы.

– А вы?..

– Ректор академии – Шереметьев Игорь Александрович.

Он резко кивнул, не отрывая от меня взгляда. Ни намека на сочувствие или тепло.

– Не думала, что жду здесь именно вас.

– Я всегда встречаю каждого из моих студентов лично.

Его невероятной глубины синие глаза прищурились.

И я буквально утонула в его глазах. В них плескалось что‑то дикое и древнее, чего боишься и невольно тянешься, рискуя жизнью.

Если это и правда тот человек, который будет контролировать мою жизнь в течение следующего года, я в более глубоком дерьме, чем думала.

Неужели мама, отдавая меня этому престарелому ловеласу, думает, что здесь я буду в большей безопасности, чем дома?

Надеюсь, теперь, увидев ректора, она передумает и заберет меня обратно.

– Где моя мама?

Я не могу остаться здесь, просто не могу!

Я готова упасть перед ней на колени, лишь бы вернуться обратно. Но что‑то подсказывало мне, что ректор не должен видеть мой страх или слабость.

Руки дрожали, и я нелепо цеплялась за полы пиджака, чтобы скрыть трясучку. Это нервное, или холод? Но я надеюсь, что не страх.

– Сейчас мы вернемся к ней, – он не терял самообладания ни секунды, зато тщательно ощупал меня глазами, отчего дрожь в теле усилилась, а соски бесстыже выделились под топиком.

Я поспешно соединила полы пиджака, скрываясь от его взгляда. Но подозреваю, моя реакция на него не осталась незамеченной.

– Можно звать меня Катей, – сообщила я. – Меня сюда отвел ваш помощник. Но я буду даже рада вернуться домой.

Я наклонилась, выдвигая у чемодана ручку, чтобы откатить его обратно к выходу из академии.

– Разумеется, – он перехватил у меня ручку чемодана, соприкоснувшись с моими ледяными пальцами.

Я вздрогнула и отдернула руку. Все же я замерзла, а ректор был неприлично горячим. По другому объяснить собственную реакцию трудно. Взрослые мужчины никогда не были моей слабостью.

Сколько ему? Лет сорок? Пятьдесят?

Я снова просканировала глазами его крепкую фигуру, модную прическу и стильную щетину, за которой ректор явно ухаживал каждое утро, подправляя триммером. В волосах ни одного седого волоска… Все же ему еще нет сорока. Но для меня он все равно старый.

– Но ваши вещи пусть подождут вас здесь.

– Долго ждать придется, – на автомате выпалила я, еще не осознав смысл его реплики.

А! Так он намекает, что я еще раз встречусь с мамой, но не вернусь домой? Ну, это мы еще посмотрим.

– Я не знаю ваших порядком, мне будет спокойнее, если мои вещи будут при мне.

Я улыбнулась, усиливая хватку на ручке чемодана. Он никак не отреагировал, потом просто сложил ручку, что мне пришлось отдернуть пальцы, чтобы их не защемить.

– Здесь никто не возьмет чужое без гарантированного наказания. А наказания наши студенты не любят.

Меня окатило холодом от нарастающего страха.

– Здесь есть наказания?

– Конечно. За незначительные проступки студентов запирают в комнатах. За массовые нарушения могут включать ранний комендантский час. И конечно никто не отменяет ручной труд или социальную изоляцию. В крайних случаях и при особых обстоятельствах применяются другие наказания. Но я надеюсь, ты не будешь знакомиться с полным их перечнем. Твоя мать подписала все необходимые бумаги.

Его низкий, бархатистый голос пробрал меня до озноба.

– На что вы намекаете? – у меня пересохло во рту. – Вы имеете в виду насилие?

– Ты узнаешь об этом, если будешь нарушать правила, разумеется.

– А мама… Мама об этом знает?! – я не могла поверить.

– Разумеется. Ведь твоя мать читает документы, прежде чем ставить под ними подпись? Делай, как тебе говорят, и тогда твое обучение будет безболезненным.

– Но это противозаконно!

– Так же как и колоться наркотиками, напиваться дешевым алкоголем, ездить пьяной за рулем, вступать в случайные незащищенные связи…

Его рука опустилась на бедро, привлекая мое внимание к движению его пальцев. Одному богу известно, что означал этот жест потирания указательного о большой, но это заставило меня задуматься, не борется ли ректор с порывом задушить меня.

Он думает, что я веду себя как последняя шлюха? Распутница? Наркоманка? Что ему вообще рассказали обо мне? И насколько это соотносится с правдой?

– Если я вернусь с синяками домой, папа сравняет вашу психушку с землей, – прошипела я сквозь зубы.

– Когда он увидит тебя снова, от синяков не останется и следа. У нас работает очень квалифицированный медперсонал.