Красавицы Бостона. Монстр
Сэм убрал телефон обратно в карман, не обращая внимания на возникшую неловкость. Судя по одному только знакомству, вечер предстоит долгий и мучительный.
– Эшлинг, сходи с ними, пока я проверю повара. Узнай, не нужно ли им что‑нибудь, – велела мать, и я поняла, что подразумевалось под этими словами.
Составь им компанию, чтобы мне не пришлось это делать. Чтобы я могла налить себе выпить и еще ненадолго спрятаться в своей комнате.
Я пошла за Троем, Спэрроу, Киллианом и Сэмом. Вместо привычных джинсов и футболки он надел серые брюки и черную рубашку. Его волосы были подстрижены короче. А плечи казались такими широкими, что он загораживал половину коридора.
Мы с ним единственные не участвовали в светской беседе, хотя, казалось, и Трою, и Киллиану безумно наскучило слушать рецепт хлеба на закваске от Спэрроу, согласно которому нужно оставлять тесто «отдохнуть» на солнце, кормить его, разговаривать с ним и вообще обращаться с ним, как с тамагочи.
Мы поднялись на второй этаж. Мой дом был ужасен. Бездушный, сверкающий, как бесконечный вестибюль в отеле. Акценты из известняка и золота мерцали со всех сторон, эффектные шторы и фонтаны били по глазам, куда ни взгляни. Будь у богатых выскочек свое лицо, то им бы стало поместье Эйвбери‑корт.
Киллиан показал Бреннанам левое крыло, также известное как семейный зал, и провел по комнатам, рассказывая историю нашей семьи, будто мы Кеннеди.
Сэм постепенно замедлял шаг. Сначала я думала, что он сделал это ненамеренно, но вскоре мы с ним поравнялись, отстав от остальных на пару с лишним метров.
Он первым нарушил молчание.
– Зуд в паху замучил?
Я одарила его решительной улыбкой, которая нисколько не успокоила мои нервы, но отвечать не стала. Одно только его присутствие сбивало меня с толку, будоражило и сводило с ума.
– Ты ужасно медлительная, – продолжил он. Его хриплый голос проникал в мой организм, словно сладкий яд.
– А ты ужасно грубый.
Я смотрела вперед на спины членов наших семей. Киллиан стоял перед портретом Кормака Фитцпатрика, первого представителя рода Фитцпатриков, который приехал в Бостон после Великого голода[1]. Трой и Спэрроу, похоже, были готовы выброситься из французских окон.
– Уже нашла себя? – поинтересовался Сэм.
Ничего подобного.
Я почувствовала, как щеки краснеют под слоем косметики.
– В тот раз у меня выдалась плохая ночь.
– Это не ответ на мой вопрос. – Он усмехнулся.
Киллиан бросил на нас хмурый взгляд.
– Давайте быстрее. И не забывай, Бреннан: я слежу за тобой.
Сэм улыбнулся моему брату, который был всего на несколько лет старше него.
– И как, нравится увиденное, Фитцпатрик?
– Ничуть. – Киллиан прищурился.
– Просто предупреждаю: я не люблю, когда мне указывают, что делать, но за хорошую цену меня можно мотивировать практически на любые действия.
– И ты этим гордишься? – протянул Киллиан.
– Несказанно. Ты встанешь в очередь за моими услугами, как только твой папочка не сумеет вытащить тебя из дерьма, в которое ты вляпался.
– Не обольщайся, – пробормотал Киллиан.
Сэм замедлил шаг. Меня не удивило, что ему наплевать на предостережения Киллиана.
– У моего брата непростой нрав, – примирительно сообщила я.
– Это всего лишь красивый способ назвать какого‑то козлом. Сейлор говорит, что ты собираешься поступать в медицинскую школу.
Я коротко кивнула.
– Зачем?
– Я хочу помогать людям.
– Нет, не хочешь.
Теперь мы окончательно отстали от наших семей. Киллиан увлеченно показывал Спэрроу и Трою библиотеку – предмет гордости и источник радости нашей семьи. Сэм шагнул в небольшую нишу с окном, за которым открывался вид на виноградник, схватил меня за запястье и потащил за собой прочь от чужих глаз.
Громко вздохнув, я впилась ногтями в ладони, оставляя на коже следы от тревоги и предвкушения.
– Ты держала язык за зубами. – Он смотрел на меня так, будто хотел ко мне прикоснуться.
Я знала, что он имел в виду. Я не обратилась в полицию. Ни разу не заикнулась о человеке, которого он убил.
– Мне можно доверять.
– Большинству людей нельзя, – сказал он.
– Я не большинство.
– Я начинаю это понимать. А теперь послушай внимательно. Твой папочка – очень богатый и очень важный человек, а я – очень тщеславный и очень плохой. Я хочу заполучить его бизнес, и ничто не встанет у меня на пути, тем более ты. Так что держись от меня подальше и не смотри таким щенячьим взглядом, будто умоляешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, на глазах у всей твоей семьи. Ты даже не представляешь, о чем просишь. Такие мужчины, как я, едят подобных тебе девчонок на завтрак. И вовсе не в приятном смысле слова. Поняла?
Я поняла. Игра закончилась, не успев начаться. Сэм был чудовищем, а я принцессой, заточенной в башне из слоновой кости, которую должен спасти кто‑то другой. Вероятно, его соперник.
Я кивнула, хотя голова болела, а в носу и глазах защипало от слез.
– Да. Но…
Сэм вскинул бровь, ожидая, когда я продолжу. Я не знала, что сказать.
– Да? – наконец шикнул он.
– Последний поцелуй, – тихо произнесла я. – Я никому не расскажу. Ты же знаешь, что я ни за что тебя не выдам.
Казалось, он обдумал мои слова, а потом наклонил ко мне голову.
– Один поцелуй, – прошептал он, слегка прижимаясь к моему телу. – Последний, ничтожный, глупый поцелуй. И потом не смей возвращаться и требовать большего. – Я разомкнула губы.
[1] Великий голод в Ирландии произошел в 1845–1849 годах. Худшим годом этого периода был 1847 год, известный как «Черный 47‑й». Во время голода около миллиона человек погибло, и еще миллион эмигрировало, в результате чего население Ирландии сократилось на 20–25 %.
