Кукла для Палача

Мне остаётся лишь жалобно пискнуть и губу прикусить.

– На рефлексах. Прости, – шаг назад делаю, когда он извиняется и отпускает. Надеюсь, взгляд мой сейчас не кажется затравленным. Я себя ощущаю именно так. – Не получается у нас с тобой по‑человечески.

– И не получится. Я вообще не привыкла что‑то общее иметь с людьми, которые мне омерзительны.

Злится.

Едва не рычит в ответ, когда я слишком резкие слова бросаю.

Взвизгнуть не успеваю – Марат расстояние между нами сокращает и лапищу свою мне на шею прямо поверх волос мокрых кладет.

Что за привычка такая?

Пальцы сжимает, чтобы подчинить, но боли я не чувствую. Он контролировать себя пытается, а я замираю, потому что по чёрным вспышкам в его глазах видно: прямо сейчас лучше не шевелиться и засунуть подальше все язвительные комментарии.

– Омерзительны, говоришь? Боишься, что замараю, а, Кукла? Я думал, умная девочка всё осознала, а ты продолжаешь свою линию гнуть. Ну‑ну. Так даже интереснее, – дыхание горячее по моим губам мажет, а в следующую секунду его язык слишком быстро в мой рот проникает. Нёбо щекочет, по моему скользит, пока рука с шеи ниже перемещается.

Под свитер объёмный пальцами забирается, поглаживает осторожно, будто спугнуть боится.

И в этот момент, когда его шершавые подушечки кожу немного царапают, я прихожу в себя.

Мой туман оцепенения рассеивается.

Отталкиваю этого наглеца, напоследок зубы сжимая до металлического привкуса, губы нарочито тщательно вытираю рукавом свитера и в глаза его смотрю настолько злым взглядом, что любой другой на его месте точно пополам бы от такой тяжести согнулся.

А этот выстоял.

Брови только слегка к центру свёл, костяшками кровь с прокушенной губы стирая.

Ничего не говорит. Коробку свою на лавочке оставляет, ещё раз меня «сканирует», реакции прощупывая, и хлопком двери автомобильной заставляет мою душу вернуться в застывшее от шока тело.

Война продолжается.

 

Глава пятнадцатая. Марат

 

Сколько раз я слышал отказы женщин, когда ещё был зелёным пацаном, теперь и не вспомнить.

Чаще всего они велись на фамилию, которая в нашем городе была на слуху, пытались какими‑то своими путями найти фотографии со мной, чтобы точно знать кому именно придётся строить глазки.

До смешного доходило.

Девчонка как‑то под колёса бросилась. Надо отдать ей должное, играла хорошо, смогла бы пробиться не только во второсортных сопливых мелодрамах, если б желание было получить не всё и сразу, а постепенно своими силами дорожку себе прокладывать. Слово за слово, зацепились языками.

Навешала мне лапши о том, что ночевать негде. Причину я тогда мимо ушей пропустил. Оказались дома у меня – реакция её меня веселить начала ещё по дороге. Девочка явно не понимала, почему я везу её не в обустроенный квартал элитного жилья, а на вполне обычную хрущевскую окраину.

Нога у неё прошла, как только она ей ступила не на эксклюзивное дубовое покрытие, а на потрёпанный жизнью ковёр со вполне отчётливыми пятнами, которые уже невозможно было вывести. Всё‑таки срок годности есть у всего. Пофукала, пальцы позаламывала да и развернулась на своих двоих, оставив меня наедине с холостяцким пельменным ужином.

Я особо не расстроился.

Только вот проблема заключалась в том, что отказы начали сыпаться на меня всё чаще. Городок‑то маленький. Одна рассказала подружке, другая ещё двум. Так и сложилось, что друзья с наших встреч уходили с дамами, а я в тачку прыгал в гордом одиночестве.

Иногда обламывалось, конечно, но я привык к регулярному сексу – что такое пару раз в месяц, когда раньше даже самая принципиальная готова была к тебе прибежать по первому щелчку?

Потом начали сыпаться шуточки в компании на посиделках. Совершенно идиотские, которые вроде бы и не должны цеплять, но накатывало снежным комом.

Кукла меня поведением своим будто в те времена вернула. Самому себе доказывал, что поднялся давно, что любую могу в свою постель заполучить – положение позволяет.

Глупые детские комплексы.

Иногда кажется, что психиатр смог бы по мне не одну научную работу написать.

– О чём задумался? – сестрёнка из мыслей вырывает. Костяшки мои разглядывает, пока я меню детского ресторанчика разглядываю, куда их с племяшкой привёл. – Марат… Что мне стоит знать об этом?

– Не переживай. Не слишком удачные перчатки купил. Пока по груше колотил, не замечал на адреналине. Ты же помнишь, что на мне как на собаке, – стараюсь улыбнуться и быть как можно более убедительным. Ни к чему ей это. С собственными разборками я как‑нибудь сам справлюсь.

Ну, пришлось потолкаться в прошлый раз, когда гориллы эти офис разнесли. Подумаешь.

Живой же. И на том, как говорится, спасибо.

– И почему я тебе не верю? – головой качает, смотрит исподлобья и что‑то там в своей голове анализировать пытается.

– Лучше скажи, Мирка у нас опять потребует все десертные позиции? – с темы быстро съезжаю. Не люблю, когда сестра меня на путь истинный пытается наставить. Всё равно ведь ничего не выйдет, а мы ругаемся каждый раз.

К чему день портить?

– Нет, – смеётся, взгляд смягчается. – В прошлый раз она выучила урок, больше не жадничает. Она потом неделю не могла на сладкое смотреть. А когда я ей на завтрак предлагала любимые сырники, просила меня сделать омлет. Даже сок не пила.

Помню, Мирослава нам такую истерику закатила, что в соседнем здании, наверное, слышно было. Захотела всё и сразу.

Мы с сестренкой спорить не стали, заказали ей несколько разных десертов. Остальное, по нашим весьма убедительным заверениям, должны были принести позже. Мирка сдалась на половине четвертого. Отодвинула тарелку от себя, нахмурилась, когда я об остатке напомнил.

Порции были щедрые, даже очень, так что желудок она от всей души набила.

Всю дорогу фырчала, а в конце прощение у нас попросила за своё поведение. Про её неделю воздержания я не знал.