Кулон месье Лангле

– Да, это я, – все еще пытаясь взять себя в руки, ответила я и попыталась улыбнуться.

Иван возмужал за время, что мы не виделись, хоть у него и остался румянец на щеках, но черты лица стали жестче.

– Мария, как же я рад вас видеть. Где же вы так долго были? – улыбался Иван, и тонкие лучики морщинок расходились от его небесного цвета глаз.

– И я, Ваня, рада вас видеть. К сестре ездила в Нижний Новгород, она долго болела. Как ваша матушка, Варвара Дмитриевна, поживает? – поспешила перевести разговор я.

– Благодарю, хорошо. Прихварывает временами, часто уезжает в имение, говорит, что ей там легче дышится. Часто вас вспоминает, – Иван опустил глаза, – и Екатерину Андреевну, дружны они с ней были.

– Я тоже часто Катюшу вспоминаю, – я вздохнула и посмотрела на Воротынского, – передавайте мои наилучшие пожелания матушке. Я, пожалуй, пойду, – я чувствовала, что не могу больше поддерживать дружеский разговор. Мне было плохо, боль и тоска переполняли меня, у меня заканчивались силы, сдерживающие их.

– Мария, давайте я вас подвезу, – Иван указал на карету, которая стояла на дороге. А я ее даже не заметила. – Дмитрий тоже вернулся?

– Да, – голос у меня дрогнул, – вернулся, – хрипло проговорила я и откашлялась.

– Вот вас подвезу и с ним поздороваюсь. Я его давно не видел, – стал настаивать Иван.

– Ваня, не хочу вас утруждать, вы, наверное, со службы?

– Что вы, Мария. Вы ни в коей мере меня не утруждаете, да и службы у меня теперь нет, – развел руками Иван.

– Как это нет службы? – удивилась я, пытаясь вспомнить, где Иван служил и что могло произойти.

– Моя лейб‑гвардия была «раскассирована» Петром, уж три месяца как. – Иван нахмурился и плотно сжал губы, но потом спохватился и взял меня под руку. – Все, идемте, я вас отвезу.

– Нет, – вырвала я руку. Иван растерялся. – Ваня, простите, – я лихорадочно придумывала причину, которую можно было бы ему озвучить, – мне нужно в дом к Екатерине Андреевне, я не поеду домой.

– Мария, что случилось? – моментально среагировал Иван, – скажите мне.

«Да уж, врушка из меня никудышная получилась, раскусил меня на раз», – попеняла я себе.

Я начала говорить, но не справилась и, зарыдав, уткнулась Ивану в грудь. Воротынский какое‑то время стоял в растерянности, не зная, что ему делать, потом положил мне руки на плечи и стал поглаживать, тихо разговаривая со мной, успокаивая.

– Машенька, тихо, успокойтесь. – Внезапно он подхватил меня на руки и куда‑то понес.

Я же продолжала рыдать, словно выплакивала свое горе, бессонные ночи, страхи и боль за детей, отчаяние и тоску. И мне становилось легче. Наплакавшись, я почувствовала, что есть человек, которому можно не все, но хоть что‑то рассказать.

Мы ехали в карете, которая мягко покачивалась, успокаивающе действуя на меня.

– Иван, простите меня за мою истерику, это непозволительно, – я дотронулась до руки Воротынского, сидящего рядом со мной.

– Мария, что все‑таки произошло? Что‑то с Дмитрием? – Иван наклонился ко мне, пытаясь увидеть мое лицо.

– Нет, с ним‑то все в порядке. Он еще не знает, что я приехала. К тому же я его сейчас видела с молодой дамой, он повел ее в дом, наш дом, – выпалила я.

– Ну, Мария, – улыбнулся с облегчением Иван, – возможно, это всего лишь гостья, и это ничего не значит.

– Хотелось бы так думать, но даже прислуга судачит о том, что у Дмитрия есть, – я запнулась, но потом выговорила, – любовница. Мы так давно не виделись, я не могла приехать. Что ж, пусть у него все будет хорошо, – и я снова зарыдала, будто снова прощаясь с мужем.

– Мария, прошу вас, успокойтесь. – Иван сунул мне в руку надушенный кружевной платок. – Так же нельзя, вы должны поговорить с ним. Я знаю, как вы любили друг друга. Успокойтесь, прошу.

– Все‑все, я в порядке, – вытирая лицо, сказала я. – Спасибо. У меня еще одна просьба к вам, Ванечка.

– Я слушаю, – с готовностью сказал он, – я все сделаю, что в моих силах.

– Я прошу вас при встрече с Дмитрием ничего не говорить ему обо мне. Не хочу, чтобы он знал, что я приехала. – Я остановила Ивана, который что‑то хотел сказать. – Так надо, поверьте мне. Я только дождусь приезда Марко и Василисы, а потом уеду в деревню.

– Хорошо, Мария, – вздохнул Иван, – но, простите меня, это неправильно. Нужно поговорить с мужем.

– Я не хочу и не буду снова вмешиваться в его жизнь, тем более я видела, что он счастлив. Так будет лучше, Ваня, – горько усмехнулась я.

Иван только укоризненно покачал головой, но больше ничего не стал мне говорить. Так, в молчании, мы подъехали к дому Екатерины Андреевны. Воротынский помог мне выйти из кареты, велел обращаться в любой момент к нему за помощью и, откланявшись, уехал.

Я отказалась от обеда, сославшись на головную боль, и закрылась в своей комнате. Прогулка оказалась насыщенной на события и полностью истощила меня. Я не стала дожидаться Глашу, переоделась сама и легла на кровать, уставившись в потолок, прокручивая встречу с Дмитрием снова и снова.

Кузьма возился в цветнике, который за эти годы разросся: в нем появились новые сорта роз, и пел:

Вниз по матушке по Волге,

По широкому раздолью

Разыгралася погода,

Погодушка верховая,

Верховая волновая.

Федя принес к цветнику ведро воды и стал поливать цветы, подпевая Кузьме:

Ничево в волнах не видно,

Одна лодочка чернеет.

Никово в лодке не видно,

Только парусы белеют,

На гребцах шляпы чернеют,

Кушаки на них алеют.