Ловушка для плейбоя

Наверно, именно поэтому я приняла решение скрыть своё положение – чтобы заранее знать, кто твой друг, а кто враг. Я не могу с уверенностью сказать, как повела бы себя та девушка, в обнимку с которой ушёл Грачёв, если бы знала, что я ректорская дочь, но приём наверняка был бы более тёплым. Однако я хотела настоящих друзей, а не подхалимов, которые выслуживаются перед тобой ради каких‑то привилегий, и почти уверена, что это способен понять даже мой отец.

После пар пробираюсь в сторону ректората, оглядываясь по сторонам, словно крадущийся в ночи вор: не хотелось навлечь на себя подозрения. С одной стороны, я чувствовала себя глупо – будто быть дочерью ректора плохо – а с другой это было необходимо, так что я, убедившись в отсутствии свидетелей, юркнула за дверь.

– Чем могу помочь? – недружелюбно поинтересовалась секретарь, глянув на меня из‑за очков.

На вид женщине было около пятидесяти; её седые волосы были убраны в свободный пучок на затылке, зоркие зелёные глаза подведены карандашом, уголки губ с малиновой помадой опущены вниз, делая выражение её лица суровым – складывалось впечатление, будто эта женщина никогда никого не рада видеть. Белая шёлковая блузка в горошек и зелёная юбка – она явно следовала каким‑то своим собственным модным предпочтениям.

– Мне нужен Николай Романович, – растерянно отвечаю.

Должна ли я была сказать, что мне нужен отец?

Женщина поджимает губы, уголки которых, кажется, опускаются ещё ниже.

– Ректор без записи никого не принимает.

Ответ звучит настолько категорично, что я теряюсь окончательно.

Дочь ректора не может попасть к отцу на приём – обхохочешься.

– Я…

– Аня? – открывается дверь в соседний кабинет, и я вижу папу. – Наконец‑то. Маринуете мою дочь в приёмной, Виталина Игнатьевна?

Женщина вскидывает брови, смотря на меня совершенно другими глазами.

– Так это она? Прошу прощения, Николай Романович! Я просто её себе иначе представляла… Проходи, дорогая.

Хмурюсь, пока иду в сторону такого же хмурого отца: она ожидала увидеть капризную стерву?

Папа пропускает меня вперёд и закрывает за нами дверь; опускаюсь в кожаное кресло, вытянув ноги, и на мгновение расслабляюсь, чувствуя себя в безопасности. А после напротив меня опускается родитель, и выражение его лица говорит о том, что мы сегодня явно не про мой первый день разговаривать будем.

Я прибью Андрея.

– Как успехи? – интересуется, явно имея в виду не моё состояние. – Надеюсь, твои детские выходки оправданны, иначе ты зря заставляешь Андрея врать.

Мне хватает совести покраснеть.

– Я никого врать не просила. Просто одно дело прийти в университет на своих двоих, и совсем другое – приехать на машине с личным водителем.

– Ну, с этим я могу тебе помочь, – неожиданно предлагает, но я рано радуюсь. – Ты могла бы приезжать на общественном транспорте, чтобы твоя легенда была максимально правдоподобной.

От перспективы трястись в битком набитом автобусе мне стало не по себе.

– Неужели тебе так важно, чтобы все знали, что я твоя дочь?

– Я просто уверен, что ты и так смогла бы отличить друзей от врагов. Большинство мечтает оказаться на твоём месте, а ты от отца отказываешься…

– Это кто от тебя отказывается? – поднимаюсь и подхожу к родителю. – Не говори ерунды! Знаешь, я сегодня отлично провела день, потому что подружилась с хорошими людьми. И, если мы закончили выяснять, что я веду себя как ребёнок, может, поедем домой?

Отец машинально кидает взгляд на часы.

– Это у тебя «рабочий» день до двух, а мой в лучшем случае до семи, так что звони Андрею и поезжай домой, а я ещё поработаю.

Киваю, целую родителя в щёку и выскальзываю из кабинета; его секретарь улыбается мне на прощание, и я выхожу в коридор, не боясь наткнуться на своих одногруппников: наши пары давно закончились. Университетская парковка практически опустела, не считая нескольких явно подержанных машин, а на входе мне попадается всего парочка студентов. Вытаскиваю телефон и набираю номер Андрей, но он уже ждёт меня на том же месте, где высадил утром; молча забираюсь внутрь тёплого салона, потому что за недолгую прогулку успела замёрзнуть, и отогреваю окоченевшие пальцы у печки.

– Для протокола – я тебя не сдавал.

Хмурюсь: если не он, то кто?

– Ну да, папа будущее видеть научился…

– Вообще‑то, всё гораздо прозаичнее – он видел в окно, как ты топала на учёбу пешком, ну и позвонил мне, чтобы узнать, почему. Я врать ведь не умею, да и зачем, если он уже всё знал?

Вздыхаю и мысленно даю себе подзатыльник: как я могла забыть про окна ректорского кабинета, выходящие прямиком на дорогу?

– Это уже не важно, он не сильно ругался, – устало вымучиваю из себя улыбку. – Отвези меня, пожалуйста, домой.

Андрей кивает и заводит двигатель; и пока машина медленно выруливает на дорогу, я снова вспоминаю всколыхнувший душу взгляд стальных глаз. Прежде я таких не встречала – чтобы за секунду безразличного контакта будто в сознание проникли и всё там основательно перевернули вверх дном. Конечно, внешне он привлекал внимание, но вместе с тем почему‑то и отталкивал, словно всем своим видом намекая на то, что любые отношения с ним сулят лишь проблемы.

Уж чего‑чего, а проблем мне точно следует избегать.

Двухэтажный частный дом встречает меня гробовой тишиной и неприятным одиночеством. Когда я была маленькой, и родителей больше заботила моя судьба, чем их карьера, всё было совсем иначе: у нас всегда было шумно. Приходили мамины подруги со своими детьми, папины сослуживцы, мои крёстные родители, бабушки и дедушки с обеих сторон… Сейчас, когда отношения мамы с папой сошли на «нет», общие знакомые перестали приходить в этот дом, разделившись на два лагеря: одни винили в разводе мать, другие – отца, и чтобы не затевать каждый раз споры, решили вообще не сталкиваться. В итоге я, оказавшись меж двух огней, где каждый перетягивал одеяло на себя, утратила связь со всеми родственниками с обеих сторон.

Это прозвучит ужасно, но я уже привыкла к тому, насколько далека от нормальности моя семья.

Ужинаю в одиночестве, стараясь заглушить невесёлые мысли мультсериалом про Скуби‑Ду, и с тоской осматриваю огромную кухню. Пожалуй, это помещение было единственным местом в доме, где я чувствовала себя более‑менее нормально – из‑за телевизора и камина на полстены. Здесь, завернувшись в плед и вооружившись банкой мороженого, я частенько коротаю свои вечера, пока отец работает в кабинете, или грущу о том, что здесь у меня совершенно нет друзей. Правда, теперь, когда началась учёба, и ко мне проявляют интерес как к обычному человеку, возможно, всё изменится в лучшую сторону.