Мафия. Замуж за главаря

Полчаса гляделок и никакого результата.  Я уже по‑настоящему захотела в туалет, попыталась подняться и дойти до двери, но меня жестко вернули обратно на диван. Большая ладонь легла мне на лицо.

– Ни звука, – угрожающе.

Криворотый так перекосил лицо, что я реально испугалась. Его в фильмах ужаса без грима можно снимать.

Прикрыв глаза, я старалась услышать голос глава. Так хотелось знать, о чем они там говорят. В то, что меня отпустят, я не верила. В таком случае не приставил бы Герман ко мне этих  мордоворотов…

 

– Вовка, ладно он испортил себе жизнь,  ты зачем туда лезешь? Всю оставшуюся жизнь будешь спать с пистолетом под подушкой?  У всех вас один конец. Уходи от Германа, возвращайся в медицину!  – кричал где‑то в коридоре Олег Иванович.

– Я ему нужен, Олег, – намного тише, но уже близко к кабинету, поэтому я отчетливо расслышала.

– Нужен? Тебя убьют вместе с ним!

– Это мой выбор, – твердо произнес младший из братьев.

– Верни Агату, если не хочешь стать мне врагом.

– Герман ведь сказал…

– Мне все равно, что он сказал, – перебил брата Олег Иванович. – Я ему не верю. Агата в этом доме.

– Мы знали, что ты приедешь за ней, поэтому перевезли в другое место. Заберешь девушку, когда Герман встанет на ноги. Если она сама захочет от него уйти, – с долей высокомерия.

«Еще как хочу!» – только крикнуть не могла,  гориллы нависли надо мной, когда братья подошли к кабинету.

– Хочешь, чтобы я и тебе врезал? – прорычал глав.

– Побереги руки, хирург. Прекрати уже махать кулаками, пока не сломал себе карьеру.

Я испугалась, не хотелось бы, чтобы Олег Иванович престал оперировать.

– Если с ее головы упадет хоть один волос, вы пожалеете, – произнес он жестко напоследок и ушел.

Значит, глав из‑за меня дал по роже Герману? В груди разливалось тепло, так благодарна  была Олегу Ивановичу, словами не передать. Владимир прав, это опасно, такие руки нужно беречь. Тем бесценнее был его поступок.

– Она в туалет просится, – произнес криворотый, когда Владимир открыл дверь.

– Сходи в туалет и поднимись к Герману, – скомандовал Владимир. Он  был зол, словно винил меня из‑за ссоры с братом.

Мысленно послав их всех, куда подальше, отправилась в уборную. Я долго ждала, когда меня выпустят, поэтому и мафиози пусть подождут.

Значит, скоро меня отпустят. Как бы хотелось, чтобы это оказалось правдой.

– Ты чего там застряла? – стукнув в дверь, крикнул Владимир минут через двадцать, а может и тридцать.

Нет возможности уединиться. Побыть наедине с собой. Относятся ко мне, как к рабыне, еще и гнев свой срывают.

– Звоню в полицию, – яростно крикнула. Решила зло пошутить. Посмотрим, как они сейчас забегают. Точно решат, что я украла телефон, ведь пистолет уже разок раздобыла. – Ждите, через три минуты полиция будет здесь, – подлила масла в огонь.

– Твою!..

Веселилась я недолго. Переполох, который устроила, забавлял меня секунд сорок, потом вырвал с корнями дверь в уборную влетел злой, как сто демонов – Владимир. Схватил меня за волосы и потащил к машине.

– Ты об этом еще пожалеешь! Что ты наплела мусорам, тварь? – орал он. Таким злым я видела его в первый день знакомства. Хотя, нет. Сейчас Владимир был намного злее. – Трубку сюда дай! – больно потянув за волосы.

Я заметила краем глаза, как по лестнице спускается Герман. Видать не меньше брата зол, раз не приказал меня отпустить.

– Телефон верни! – чуть не поднял меня за волосы, я уже думала, сорвет с меня скальп.

– Какой телефон? – взвизгнула я. Кожа головы разрывалась, тут хочешь, не  хочешь, закричишь.

– Который ты вытащила у Кота! Тот, с которого позвонила ментам! – выговаривая сквозь зубы. Не скажешь, что этот человек раньше спасал жизни. Бывший врач – ныне убийца.

– Я ничего не брала! И никому не звонила, – завопила во все горло.

Ненавидела их всех, но злилась на себя. Нашла с кем шутить.

– Вова, отпусти. Послушаем, что она скажет, – произнес Герман повелительным тоном. У него под глазом налился лиловый синяк. На губе

Я кричала, а эта преданная хозяину собака и не подумала надо мной сжалиться, а тут сразу повиновался. Приложила руку к горящей коже головы, стала растирать. Боль это не снимало. Мне было кусок льда на голову опустить или лидокаином ее облить.

– Что ее слушать, уезжать надо!

– Давай так, – вытащил Герман пистолет и направил на меня. – Если к воротам подъедут менты, я пущу тебе пулю в лоб, согласна?

– Не подъедут, – голос дрогнул. Неприятное чувство, когда на тебя направляют пистолет. Весь мир сужается до дула направлено в лицо.  – Я неудачно пошутила.

– Пошутила? Ты пошутила?! – делает шаг ко мне, не убирая пистолета.

– Да. Вы обманули своего брата, заперли меня с бандитами, я разозлилась, – быстро тараторю. Наверное, ссора с братом Германа и без этого разозлила, а тут я еще масла в огонь подлила.

– Решила выпустить коготки? – с усмешкой, опуская пистолет. – Вова, оставь нас. Узнай, куда делся телефон Кота.

Мы остались наедине. Я продолжала растирать кожу на голове, которая так и не перестала гореть. Барсаев медленно двигался на меня, я отступала. Он явно что‑то задумал. Пистолет полетел на кресло, я проследила за ним взглядом, что не осталось незамеченным мафиози.

– Даже не думай, синеглазка. Зря потратишь время, он не заряжен.

Я не поверила, но проверять не стала. Все равно ведь не выстрелю, лучше бежать. Куда? Не знаю…

Несмотря на ранение, он двигается с такой скоростью, что я не успеваю сбежать. Хватает меня за локоть и резко разворачивает лицом к себе. Я отступаю, но лопатки упираются в стену.

– Синеглазка, ты провинилась. Очень сильно провинилась, – тянет слова. – Со мной шутить нельзя, ты еще не поняла?

– Я могу извиниться за свой неуместный юмор. Вы ведь тоже человек, наверняка были ситуации в жизни, когда эмоции захлестывали и вы не думали о последствиях.

– Да, были.  Сейчас одна из таких ситуаций, – он вплотную прижимается ко мне. – Чувствуешь мои эмоции?

Еще бы я не почувствовала! К щекам приливает кровь, пытаюсь отжаться, Герман не позволяет.

– Хочешь заслужить мое прощение, синеглазка?

Несмотря на страх, на то, что до сих пор саднит кожа головы, у меня не получается промолчать. Куда‑то делся инстинкт самосохранения? Пропал напрочь.