Майские сны под липами Саксонии

Хайнцу повезло больше всех, рана оказалась по большому счёту пустяшной, пуля прошла почти по касательной, лишь слегка задев ребро – старшина никогда не был хорошим стрелком. В плену голодал, но выживал как мог и восстанавливал шахты Донбасса, строил жилые дома на Украине. В сорок девятом году его отпустили, Анналяйн в родном городке не застал, и куда она делась, никто не знал. Хайнц устроился учеником фотографа, потом смог накопить на собственное дело, там и проявились его скрытые таланты. Хайнца стали приглашать фотографировать свадьбы, звали и в соседние города, даже из Касселя за ним приезжали, пока машины не было. Потом он развил своё предприятие, прикупил ещё пару фотосалонов, держал девять‑десять работников, в восемьдесят девятом передал фирму старшему сыну и последние двадцать пять лет своей жизни объездил пол мира, делая снимки уже только для себя. Ещё хотел оставшиеся пол‑мира посмотреть и пофотографировать, но не успел, вот только в Россию никогда не тянуло – не мог забыть плен, рабский труд и того волосатого здоровенного майора, которого он так глупо убил.

 

ЖИЗНЬ ОДНА

 

– Надя! У меня нет ни одной глаженой рубашки!

– Серёжа, в нижнем ящике посмотри, я туда теперь складываю, в верхнем места нет.

Сергей Сергеевич Крутояров собирался на встречу со школьниками, поэтому ему, ветерану войны и со вчерашнего дня кавалеру двух боевых орденов, нужно было выглядеть безукоризненно. Накануне по случаю сорокалетия Великой Победы в военкомате вручали награды. Обычно ограничивались юбилейными медалями – двадцать лет Победы, двадцать пять, тридцать лет. Но в этом году решили всем дожившим до знаменательной даты выдать настоящие, боевые ордена «Отечественной войны». Почему только дожившим – другой вопрос, Сергею Сергеичу было не до него, его больше волновало другое: он получил только вторую степень: «Непонятная логика – давали бы уж всем орденоносцам первую, а тем, кто не заработал ордена в боях – вторую», – ворчал про себя он. У него с войны имелась изящная «Красная звезда» с серым кружочком посередине, в нём солдатик с винтовкой – очень эстетично, и три медали вдобавок. Потом к разным датам стали направо и налево всякие медальки да значки памятные давать, так то всем подряд. «Да, – забубнил себе под нос Сергей Сергеич, – глянешь на иного фронтовика – весь пиджак блестит и звенит, а на самом деле – ни одной боевой награды. Бывало на встрече ветеранов примеришься глазами к подобному пиджачку и уважение к себе почувствуешь. А вот теперь и у такого «героя» настоящий орден появится, как у него, Сергея Сергеевича Крутоярова, подполковника в отставке. А жаль, первая степень с позолотой, она бы красиво выделялась на общем фоне».

Сергей Сергеич подошёл к чешскому трюмо с двумя створками – Надиной гордости, через знакомую продавщицу достала. Приосанился. Из зеркала на него смотрел видный мужчина: пышная, полностью выбеленная временем, шевелюра, нос с лёгкой, импозантной горбинкой, глубоко посаженные карие глаза, волевой взгляд. Седые, аккуратно подстриженные усики хорошо подсветляли загорелое лицо, а широкие плечи, которые не терявший военной выправки Сергей Сергеич старался разворачивать назад, придавали ему какой‑то неожиданно молодецкий вид. «Ну, ничего, ничего, мне не то, что мои шестьдесят пять, и шестьдесят не дашь, особенно, если не в парадном кителе, сорокалетние бывает, заглядываются, ну, немного лишнего на уровне талии, так у кого ж этого нет в наше сытое время?»

– Красавец! Красавец! Ну‑ка повернись спиной!

Это тихо вплывшая в комнату Надя экзаменовала внешний вид своего благоверного.

– Ну, конечно, за тобой надо всё два раза проверять! – она сняла с правого рукава Сергея Сергеевича длинную белую нитку и помахала ею перед носом немного опешившего супруга, появление Нади стало полной неожиданностью, показалось, что она угадала ход его мыслей.

– Я красавец, а ты молодец, ну куда ж я без тебя, – сильным движением правой руки он привлёк к себе тело жены и чмокнул её в щёчку. Инцидент, если и имелся, то теперь был исчерпан.

Надя в юности была записной красавицей‑брюнеткой с тонкими, аристократическими чертами лица и, несмотря на жестокий дефицит женихов в послевоенное время, отбоя от кавалеров не имела, но, когда встретила высокого, статного старшего лейтенанта с боевыми наградами на груди, удержаться не смогла и через месяц выскочила за него замуж. Семь лет разницы было между ними, и тогда это, хоть и не бросалось в глаза, но Надину брызжущую смехом и радостью девичью свежесть всё‑таки здорово оттеняла не напускная, а идущая из самого нутра, чрезмерная серьёзность, порой трагичность во взгляде Сергея. Он много успел повидать в свои двадцать семь, был не очень хорошим собеседником, особенно не любил говорить о войне, порой просто замыкался в себе, морщинки на лбу становились глубже.

Прошли годы, Надя родила им трёх девочек, она полностью погрузилась в домашнее хозяйство и в работу, располнела и подурнела. Повседневные заботы и проблемы пересилили её природную весёлость. Она посерьёзнела, и улыбка стала не частой гостьей на её лице. Всё, что было привлекательным в наружности приобрело другие формы, более грубые и утолщённые. В один не очень прекрасный день она срезала косу, которую всегда тщательно заплетала, холила и лелеяла, завернула в оторванную страницу газеты «На страже Родины» и спрятала подальше. Всплакнула тихо, смахнула рукавом слезу и пошла на кухню, где её ждала бесформенная горка детского белья, эмалированный тазик и стиральная доска. Дома привыкла ходить в заляпанном халате, ну так ведь сподручнее, затянула поясок, чтобы не распахнулся в неподходящий момент на глазах у пьянчуги‑сантехника, и одной рукой мешай кашу, а другой чаёк себе готовь. Иногда даже причёсывалась только после утреннего чая и совершенно не обращала внимания на пробивавшуюся над верхней губой реденькую чёрную поросль. Зато дочек вырастила и выучила. Все получили образование, только вот она сама так и осталось с незаконченным из‑за первой беременности пединститутом, а посему промаялась до пенсии на нервных должностях в жилконторах.

Зато Сергей, прослужив в тёплом местечке при штабе округа до пятидесяти четырёх лет, ушёл в запас с хорошим денежным довольствием и всегда находил время заботиться о себе – делал гимнастику по утрам, зимой ходил на лыжах, отдыхал в военных санаториях, наконец не злоупотреблял спиртным, в том числе на частых мужских посиделках с сослуживцами. Даже его былая грустная озабоченность редко всплывала на поверхность, он стал веселее и довольнее собой. И теперь с большим удовлетворением на лице рассказывал о войне, особенно детям, патриотическое воспитание всё‑таки.

До школы добирался на общественном транспорте, хоть и пришлось ехать с пересадкой. Не то что жалко было свою двадцать первую «Волгу», она при аккуратной эксплуатации ещё лет десять поездит, а уже стеснялся её слегка – старая. Вот на двадцать четвёртой бы прикатил. Сергей Сергеевич на минуту представил себе, как он в парадном кителе, гремя медалями и сверкая орденами, выходит из новенького белого авто («жаль, черную не взять!»), достаёт с задней панели тёмно‑синюю фуражку с чёрным околышем, надевает её и поворачивается всей своей геройской статью лицом к встречающим. Да! Но вот понадобилось средней дочери с кооперативом помочь, Надя долго упрашивала, а то, видишь, в городской очереди им пришлось бы ещё чёрт знает сколько времени в коммуналке маяться. Туда и ушла новая «Волга», в дочкину квартиру. «То же мне нашла мужа себе, инженер со ста тридцатью рэ в месяц. Эх, любовь зла».