Марсиане

– Это и есть Нэнси, – сказал Стас. – Ее муж увлекается фотографией и снимает ее мастерски. Я как увидел это фото, так и влюбился в нее! Ты представь, я на Марсе, с женщинами не общаюсь, а тут такая красавица, море цветов, небо голубое… И еще письма от нее каждый день с полным отчетом, что делала, о чем думала, как она меня любит.

– У нее же муж и вроде она счастлива с ним? – спросила Вера, накрывая на стол.

– Я у нее тоже спрашивал, зачем я ей – вернусь больной, усталый. Могу вообще не вернуться. У нее семья, дом в чудесном месте, все замечательно… А она пишет, что чувству не прикажешь, что мужа она тоже любит, что сходит с ума от этого и просит ее не мучить и такие вопросы больше не задавать. Я переставал ей отвечать, она терпела день – два, потом писала, что больше не может, что мои письма для нее как наркотик. В общем, наш роман развивался бурно. Я только Майку о ней рассказывал. Майк – он все понимает, он сразу сказал, что ей просто скучно, чтобы я не принимал все близко к сердцу, но и ее не обижал. Майк вообще не верит в любовь, он верит в дружбу и поступки. Он мне посоветовал попросить у нее о встрече после моего приезда. Я так и сделал. В ответ я получил странное письмо, что эта встреча может быть слишком значительной для нее, она ее боится настолько, что не решается даже думать об этом. Майк, когда узнал про этот ответ, хмыкнул и попросил больше не обсуждать с ним эту тему.

– Я согласна с Майком, – сказала Вера. – Говорить о любви и избегать встречи – это просто морочить мужику голову. А если учесть, что Стас на Марсе, что поблизости нет женщин, то это даже не очень красиво с ее стороны. Стас, прости, если это тебя еще задевает.

Стас ничего не ответил. Он подошел к фотографии Нэнси, вынул из кармана бумажную салфетку, протер стекло, рамку, выровнял фотографию и снова подошел к окну.

– Но с другой стороны, – продолжила Вера, – ее тоже можно понять. Встретиться с тобой… Тут два варианта. Можно разочароваться в тебе, или ты разочаруешься в ней, тогда все ее чувства уйдут, и все годы, когда она тебе писала о любви, будут казаться потерянными. А возможно, встреча будет такая, что ее семья разрушится и ее жизнь пойдет наперекосяк. Даже если она останется в семье, то она просто сойдет с ума от всего этого. А так… нет встречи – нет проблем. Останется виртуальный роман, светлое чувство, неясные мечты…

Стас ничего не говорил. Он насуплено смотрел на Веру и тяжело дышал. Потом он вздохнул и спросил:

– Ну, я продолжу?

 

…Все это виртуальное безумие протекало на фоне событий, о который я уже рассказывал. Я ходил к кратеру С55, нашел там тело Питера, странный параллелепипед, статуи… Я не писал Нэнси про это. Я боялся, что наша почта просматривается, и писал ей про розовое небо, красные камни, про невыносимую грусть, когда смотришь на серпик Земли. И еще я писал про небо, которое было у нас с ней одинаковым. Прошел год, и я уже не мог думать о других женщинах. Даже о Кристине, умопомрачительной блондинке, которую любили на станции все. И мужчины, и женщины. Кристинка однажды взяла меня за руку в коридоре, прижала ее к своей груди и спросила, почему мне все это не нравится? Я отшутился, но потом целый вечер думал о том, что со мной происходит. Я и вправду перестал интересоваться другими женщинами. У нас на базе были девушки, умницы и красавицы, как будто их специально так выбирали. Они работали поварами, наводили порядок в помещениях, работали с базами данных, сортировали образцы. По разговорам я понимал, что они весьма доступны, однако ни одна из них мне не приглянулась. В общем, как ни крути, а я был влюблен, мне хватало виртуального общения и какого‑то неясного ожидания будущего.

А потом закрутились события, о которых ты уже писал. Мы нашли туннели, были странные общения с тенями марсиан, нашли Пантеон, как мы его называли между собой, нас долго мучили на разных комиссиях, мы отвечали на тысячи вопросов, которые присылали начальники с Земли. Потом нам долго объясняли, почему нас ущемляют в правах, неделю напоминали о штрафах, которые реально нас разорили, и, наконец, нам объявили, что всю нашу четверку отправят на Землю с ближайшей оказией, которая будет через год. Раньше никак не получится, и мы будем на базе под неусыпным присмотром. В наши спальни поставили видеокамеры, чтобы запечатлеть приход теней марсиан, если таковые вернутся, нам на руки прикрепили передатчики, которые сигнализировали о наших перемещениях, и записывали все наши разговоры. Нам долго объясняли, что это делается для научных целей, и даже заплатили немного за неудобства, но я понимал, что начальство боится другого. Они опасаются, что тени перестанут быть тенями, и с нашей помощью на планете начнется нечто страшное и неуправляемое.

После того как все формальности по нашему осуждению и наказанию были соблюдены, мы стали спокойно ждать транспортного корабля. Я писал свою программу, разглядывал тысячи фотографий, пытаясь понять логику марсиан, которые построили туннели именно около кратера С55. Ничего умного мне в голову не приходило, и я просто написал программу поиска на фотографиях прямоугольников. Компьютер просканировал сотни тысяч снимков, нашел мой параллелепипед в кратере С55 и сказал, что больше на планете нет ничего похожего. Больше идей у меня не было, и я стал просто сидеть за столом, думая о том, как я вернусь на Землю.

Письма от Нэнси приходили регулярно. Узнав, что я скоро возвращаюсь на Землю, она еще раз повторила, что разрывается между мной и мужем и боится нашей встречи. Потом вообще стала уводить разговор в сторону, рассказывая о своих прогулках по горам, о том, как она украсила свою комнату акварелями, как она удачно постригла волосы и как, ложась спать, всегда думает обо мне. Она где‑то разыскала программу‑справочник и точно рассчитала, когда я просыпаюсь и когда ложусь спать. В эти моменты я получал от нее пожелания доброго утра и спокойной ночи. Один раз я получил от нее ролик, где она читала мне стихи Бернса, сидя на камне около горного ручья. Переписку с ней мне никто не ограничивал. Однажды ко мне зашел Майк, увидел на экране фотографию Нэнси, хмыкнул и ушел, не сказав ни слова. Кстати, вы сказали, что он послал письмо Нэнси, а откуда он знает ее адрес? Хотя, да… служба безопасности…

Самым активным из нашей четверки были Кристинка. Я часто ее встречал то в коридорах, то в столовой, то в верхнем зале. С умело растрепанной головой, в тонком свитере и облегающих темных брюках, она было ослепительна! Кристина целовала меня при встрече, даже если это было пятый раз на дню. Выглядела она спокойной и радостной, казалось, что все штрафы и ограничения ее не коснулись. Она явно была занята чем‑то интересным, и я ждал, когда она решится мне что‑то рассказать.

Наконец, однажды она поймала меня в коридоре, прижала палец к губам и затащила к себе в лабораторию. Там она взяла ленту пористой резины, обмотала свой передатчик на руке, потом проделала ту же операция с моей рукой и тихонько сказала:

– Стасик, я начинаю кое‑что понимать! Я теперь знаю, где находится сознание тех, чьи лица мы видели в Пантеоне.

Я вспомнил ее слова о том, что те, кто не улетел, кто остался на этой планете, что они живут среди нас невидимые, неосязаемые, но вечные, как приведения. Я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок, точь‑в‑точь, как тогда в туннеле.

– Ты понимаешь, что наше сознание, как и любое другое сознание, непрерывно требует поступления энергии. Наш мозг потребляет кислород. А какая энергия питает сознание тех, кто остался на этой планете много тысяч лет назад?

– Тут только энергия ветра и солнца.

– Совершенно верно! Я сначала подумала про ветер, но потом… Вот смотри. Представь, что фотон солнечного света попадает на…