Марсиане

«Метка номер два» сверкнула перед моими глазами точно так же, как она сверкнула три месяца назад. Она находилась в пятидесяти метрах от пещеры Питера. Это был каменный параллелепипед размером 1 х 1 х 4 метра. Параллелепипед был отполирован так, что я увидел в нем свое отражение. Материал, из которого он был сделан, напоминал по структуре гранит, но я не смог отколоть кусочек для анализа. Ребра очень острые, я легко мог разбивать о них камни, лежащие вокруг, не оставляя ни малейших следов скола на странном параллелепипеде. Он был ориентирован с севера на юг, его большая грань была идеально параллельна поверхности Марса. По температуре он ничем не отличался от окружающих камней, было такое чувство, что эту штуковину положили сюда много лет назад и забыли про нее.

Я тогда натаскал песка и насыпал «пограничную полосу» вокруг параллелепипеда в ожидании, что со временем увижу там какие‑нибудь следы. Все напрасно. Песок оставался нетронутым, я ни на шаг не продвинулся в понимании того, что такое «метка номер два». Месяц назад я прикрыл параллелепипед мелкими камнями, чтобы он не бросался в глаза, и чтобы его нельзя было рассмотреть с орбитальной станции. Это была моя тайна, я хотел во всем разобраться самостоятельно.

Тогда, три месяца назад, когда я стоял около параллелепипеда, гладил его отполированные грани и смотрел на свое отражение, я впервые почувствовал себя причастным к великим мировым тайнам. Был тихий марсианский вечер, солнце начало скрываться за скалами, в небе сверкала большая яркая точка – наша родная планета. Температура стремительно падала, но от параллелепипеда исходило тепло и умиротворение. Миллионы лет вдруг стали для меня не пустой абстракцией, не цифрами на экране компьютера, а реальностью, которую можно потрогать.

Почему я не позвонил диспетчеру? Тогда я отчетливо представил, что смогу сам понять тайну кратера С55, а толпы ученых с лаборантами только помешают во всем разобраться. Да еще пещера, где лежит Питер. Это означало, что мы все будем постоянно перетаскивать видеокамеры с места на место, делать бесчисленные анализы и отвечать на вопросы экспертов с Земли, что, учитывая десятиминутную задержку сигнала, превратилось бы в пытку.

В современную жизнь на Марсе я не верил. Кроме нашей станции и еще нескольких пунктов наблюдения, на Марсе никого не было. Об этом с уверенностью говорили ребята, жившие на орбитальной станции, которые делали бесчисленные фотографии и потом исследовали малейшие изменения на отдельных кусках поверхности. Тут жили ураганы, сюда падали метеориты, сюда лился поток частиц из космоса, но белковой жизни тут нет. И никто до меня не находил каких‑либо следов разумной деятельности. А в кратере С55…

Я бросаю последний взгляд на параллелепипед и иду от него на север. Там моя «метка номер три». Это то, что потрясло меня, что заставило меня продлить контракт, который закончился два месяца назад, что влечет меня сюда каждую неделю и что будет мировой сенсацией, когда я решусь рассказать.

Вот они, мои родные! Они красивы, стремительны. Взявшись за руки, они делают шаг вперед, как будто хотят выйти из камня, куда их заточили. Они высоки, стройны, их лица совершенны. Они так похожи на нас. Только лучше. Но почему их лица так грустны? Почему нельзя долго на них смотреть? Почему сердце начинает разрываться, когда видишь их глаза? Куда они идут? Что они видят впереди? Где остальные?

Это барельеф. Высокие мужчина и женщина сделали шаг вперед, и казалось, что они вот‑вот пойдут по каменистой почве мимо угрюмых скал, к солнцу, угасающему на фиолетовом небе. Я тогда долго смотрел на них, и казалось, что это не работа скульптора, а живые люди, которые хотели выйти из скалы, но что‑то их остановило, и они миллионы лет неподвижно смотрят на россыпи камней и уродливые стенки кратера.

Я смотрю вперед, куда устремлен их взгляд. Но там ничего необычного. Те же камни и скалы, что и вокруг. И тайна, к которой я прикоснулся, остается неразгаданной и сегодня.

На планшете электронная карта кратера. Там проведены линии моих маршрутов – кратер исхожен вдоль и поперек. Тут нет больше укромных уголков, секретов, я знаю каждый заметный камень и скалу. Разгадка тайны где‑то в другом месте.

«Клоп» несет меня по вечерней пустыне. Солнце почти село, розовые краски неба слепят глаза, я закрываю жалюзи и полностью отдаюсь в руки автопилота. Он прекрасно знает дорогу домой, можно расслабиться и спокойно подумать. Странно как‑то… Мне сегодня показалось, что те двое немного дальше вышли из скалы и глаза у них уже не такие грустные. Потом, в своей комнате, я буду сравнивать сегодняшние и старые фотографии. Скорее всего, ничего нового я не увижу, но тогда откуда взялось такое чувство?

– Стас, ты скоро?

Это Майк. Он, бедняга, совсем заскучал. Я приеду как раз к концу его смены, и нам надо вместе сходить в бар. Ему еще торчать тут год или два. Майк мне будет рассказывать, какой дом он купит в своей Алабаме и какая красивая у него будет жена.

А я буду думать о космической радиации, которая пронизывает нас, несмотря на защиту, и о том, как опасно нам будет иметь детей. Конечно, можно отслеживать развитие плода с первых дней и ремонтировать ДНК, если будут проблемы, но это не совсем то, о чем мечтаешь, лежа на узкой кровати и глядя в окно, за которым сияет звездное марсианское небо, так похожее на наше, земное.

– Стас, ты почему молчишь? У нас проблема!

Я включаю микрофон.

– Майк, ты о чем, какие у тебя проблемы?

– Не у меня, у всех нас. Кристина пропала! Выехала два часа назад на вездеходе и не выходит на связь уже целый час. Камеры у нее не включаются, мы тут бегаем и просим ребят с орбитальной станции нам что‑нибудь показать. Они как раз над нами, но говорят, что все пусто. Нет вездехода! Ты случайно не видел Кристину?

Кристина – это наша первая красавица, микробиолог из Польши. Она пока не нашла тут ни одного микроба, но не отчаивается, постоянно носится по окрестностям и берет пробы везде, где только можно. В нее влюблены почти все мужчины, даже я чувствую беспокойство, когда вижу ее стройную фигурку и копну золотых волос, торчащих в разные стороны. Всегда хочется их пригладить, а заодно обнять гибкое тело. Кристина это чувствует, всем улыбается и постоянно рассказывает о женихе, который ждет ее и целыми ночами смотрит в небо, разглядывая красную планету.

Куда‑нибудь пропасть – это в ее стиле! Она вполне может остановить вездеход посреди пустыни, включить режим экономии энергии и лечь спать, чтобы на следующий день снова носиться среди скал и камней в поисках укромных мест, где могли бы сохраниться остатки белковой жизни. Но отключить аварийный режим дистанционного включения видеокамер она не может. Хотя Кристина может загнать вездеход в какую‑нибудь пещеру, куда не проходит сигнал и где вездеход не виден с орбитальной станции.

Я говорю об этом Майку. Он долго сопит и говорит, что это не по правилам. В этом случае надо сначала выйти на связь с диспетчером, а только потом совершать глупости. Я вспоминаю все пещеры около нашей станции и не могу припомнить ни одной, куда бы поместился вездеход Кристины. Это не мой «клоп», которого можно спрятать в небольшой ямке под скалой. В вездеходе у Кристины сложнейшая лаборатория, такого монстра в наших краях не спрячешь. Вот в каньонах к югу от нас – возможно. Но туда два дня пути. Мы туда только на турболете добираемся – на пути встают огромные горы, это не для вездеходов. Я начинаю разделять беспокойство Майка.

– А где она выходила на связь последний раз и что говорила?