Марсиане

Кристина поднесла экран радара к его лицу, увеличила изображение. Я нагнулся и увидел тонкую линию, соединявшую Марс и Землю.

 

Мы лежим на песке, ждем турболет и смотрим на желтое небо, где светятся яркие звезды. Это совсем недалеко от подземной площади. Рядом глубокие следы от вездехода Кристины. Иштван поднимается на локте.

– Кристина, это твоя работа, – говорит он, показывая на огромные обломки скал у выхода из подземелья.

– Да, мы тут долго возились, расчищали вход. Методы прошлого века. Лебедка, тросы, крючья. Почти всю энергию вездехода здесь оставили.

– А Питера в пещеру ты положила?

Кристина молчит, смотрит на Анри, потом машет рукой.

– Да, я. Хотела, чтобы он был со мной и рядом с марсианами, а не в нашем морге.

– Он погиб из‑за дефекта в забрале?

– Да, мы с ним искали входы в это подземелье, он сорвался со скалы и ударился лицом о камни. А это чертово забрало рассыпалось, как плохое оконное стекло!

– А почему так далеко?

– Я тебе сказала – в кратере С55 следы марсиан, их статуи. Мне хотелось, чтобы он был рядом.

– И давно ты эти статуи нашла?

– Давно, я там все облазила. Я предполагала, что там должен быть вход в туннель, но не нашла. Сегодня случайно выскочили. Есть еще много входов, все они завалены. Этот, где мы сейчас, самый чистый.

– Все знала и молчала?

– Стас тоже молчал. Да и ты там побывал.

Тут я не вытерпел:

– А почему следов не было видно?

– Я увидела твои знаки, камешки, приглаженный песок и поняла, что ты хочешь все сам исследовать. Не стала тебе мешать. И старалась следов не оставлять.

– А из квадрата 20–52 ты всех увела, когда увидела вход?

– Да, это было неожиданно для меня.

Я замолчал. Странный разговор, мы все прикоснулись к жутким тайнам, а болтаем о лебедке и камешках.

– Все‑таки я не понимаю, – говорит Иштван. – Почему вы всё хранили в тайне?

– Но и ты молчал, зная про статуи.

– Наука – это не мое. Я отвечал только за вашу безопасность. А сейчас я думаю, как вас теперь перед начальством выгораживать? Смотрите, уже турболет показался!

 

Вторая встреча

 

– Отредактировал?

Я у Шефа в офисе. Загружаю файл в его планшет. Он читает.

– Надеюсь, в книгу ты вставил оригинальный вариант? Где ты взял такие длинные диалоги в подземном зале? Очень, конечно, торжественно, с кучей восклицательных знаков. Только воплей «Эврика!» не хватает.

– Там момент был ключевой, не каждый день такое можно увидеть.

– Ты со Стасом это уточнял?

– Нет, только получил разрешение на публикацию текста.

– Книгу пиши дальше, вставь туда оригинал, но вот отдельно рассказ опубликовать не получится. ВСБ против всего, что не похоже на официальное расследование.

– Сказали бы, что рассказ фантастический.

– Ты меня еще учить будешь? Скажи лучше, какие дальнейшие планы.

– Хочу Кристину увидеть. Послушать ее версию

– Я прочитал введение в твою книгу. Фархад правильно сказал – не надо к ней ехать.

– Он пошутил.

– Нет, он не пошутил. Езжай снова к Стасу. Ты ни слова не написал, чем занимается «марсианин» на Земле.

– Он не очень хочет об этом рассказывать.

– Это было при первой встрече. Теперь расскажет, доверяй начальству. И слушайся его.

 

Мы со Стасом сидим в его квартире. Стас еще больше похудел, лицо совсем серое – похоже, он почти не выходит на улицу. Мы сидим на диване, перед нами столик, где стоит бутылка коньяка и большой пузатый термос‑кофейник. Я вынимаю телефон, переключаю его в режим диктофона, прошу Стаса рассказать, что было дальше. Он пьет кофе и говорит, глядя куда‑то в сторону.

 

…Это хорошо, что ты все за мной записываешь. Я уже ничего писать не могу. Мало слов у нас в языке, не смогу я передать, что тогда в голове было. А ты можешь писать просто о том, как я встал, пошел, включил фонарь, выключил фонарь… А что мы тогда все чувствовали, ты не пишешь. Потому, как не знаешь.

Ты наливай себе, я пропущу. Я решил меньше пить. Вот Анри уже алкоголик, я тоже туда катился, но ко мне умная мысль пришла, и я притормозил. Давай я и тебе буду умные мысли формулировать. Мы там, на Марсе, все философами стали.

Ты знаешь, что значит быть никому не нужным? Вообще никому! Вот это про меня. Заплатили мне мало, почти все ушло на штрафы. Дали марсианскую пенсию, я снял квартирку в этой деревне, на жратву хватает, машина старенькая есть, так и живу. Я почему под Нью‑Йорк переехал? В России цены кусались, да тут и к Майку поближе. Он парень добрый, иногда сюда приезжает. Он не пьет, но все равно поговорить любит.

Почему я не работаю? Потому что от меня все шарахаются, как от зачумленного. Во‑первых, здоровье ни к черту. Ты можешь представить, чем мы там дышали, что мы там ели и что мы там пили? Плюс радиация со всех сторон. Плюс постоянное чувство, что ты уже почти умер и теперь путешествуешь по небесам. И еще много чего. И кому нужно такой пахучий букет держать на работе? Я биофизик, но тут за шесть лет все так ушло вперед, что я даже термины не понимаю. Пробовал нагнать, но в голове мысли о пыльных бурях и розовых восходах. Да что там говорить…

Все друзья куда‑то сразу ушли. Да мне с ними и говорить не о чем. Они богаты и думают о том, как тратить деньги, а я думаю о своих анализах и о еде без искусственных белков и углеводов.

Короче, я остался один, никому не нужный. Телефон можно отключить, звонят только попрошайки и идиоты, которые не верят в жизнь на Марсе. А теперь умная мысль номер один. Если ты никому не нужен, то, чтобы не засунуть голову в петлю, надо срочно придумать себе цель. Вот этой цели ты уже нужен, у тебя появляется смысл в жизни.