Мать-одиночка для магната

***

 

― Вера, ты зачем сюда с ребенком и чемоданом притащилась? ― Гребцов, менеджер нашего ресторана, отводит меня в сторону помещения для персонала, чтобы укрыть от внимания посетителей разборки со мной.

Тип он премерзкий, но я не в том положении, чтобы ходить с гордо задранным носом.

– Безвыходная ситуация, Павел, ― придерживаясь вежливого тона, объясняю я и оборачиваюсь, выискивая взглядом Машу. Света, официантка, с который я неплохо общаюсь, сказала, что присмотрит за девочкой, пока я общаюсь с начальством. ― Так вышло, что я…

– Не продолжай! ― гадкий боров отмахивается, как от назойливой мухи. Встал не с той ноги, что ли? Раздражительнее, чем обычно. ― Меня не волнует твоя личная жизнь, ― он трясет перед моим лицом мясистым указательным пальцем, сверкая увесистым золотым перстнем. ― Таких проблемных у меня вагон и маленькая тележка. Вечно что‑то просите, трясете. Достали!

Я сжимаю кулаки и делаю резкий вдох.

– Я уйду. Сейчас же уйду, хорошо? Вы можете выдать мне аванс? Я буду брать дополнительные смены…

Менеджер снова меня перебивает.

– Аванс строго через неделю. Никаких исключений.

– Пожалуйста, Павел!

– Нужны деньги ― переодевайся и за работу. Но мелкую свою куда‑то пристрой. Она здесь не останется. Будет мешать посетителям.

– Маша не доставит никому неприятностей, ― цежу я сквозь плотно стиснутые зубы. Она послушная и очень милая.

И как только этого грубого бандюгана допустили до работы с людьми?! Я терплю его скотское отношение исключительно ради Манюни. Не будь ее, плюнула бы Гребцову в наглое, заплывшее жиром лицо и даже не стала бы пробовать распинываться с мольбами.

– Не забывай, где находишься, Анисимова. Здесь тебе не круглосуточный паб с дешевым пойлом, не проходной двор! ― плюется ядом, ослабляя узел галстука. Заводит свою шарманку и кичится посредственным заведением с громким названием и непомерными ценами, как мишленовским. ― Кто попало не задерживается.

Швырнув мне в лицо безапелляционный ответ, Гребцов ставит точку в нашем разговоре и возвращается в зал.

Это он моего ненаглядного ангелочка кем попало назвал?

Я шагаю за ним в большой зал, преследую тучную фигуру до барной стойки и в порыве охватившего неистовства уверенно берусь за первый попавшийся стакан, чтобы выплеснуть содержимое ему в рожу на потеху публике. Заслужил. Я больше не потерплю пренебрежения в адрес моей крохи.

Обхватив пальцами продолговатую емкость для коктейля, вдруг понимаю, что не могу пошевелить рукой и воплотить в реальность абсолютно идиотский, не сулящий ничего хорошего план.

– Какого черта, дамочка?

Я растеряно бормочу «простите» возмутившемуся мужчине, который перехватил мою кисть в воздухе, и, скрипя зубами, иду искать Машу. Хоть жутко взбешена, но я рада, что не учинила скандал и не вылетела с позором из ресторана. Нахожу дочку на кухне в окружении су‑шефа и Светы. Они старательно хохочут над историей, которую Манька им увлеченно излагает.

– Нам пора, солнышко, ― я целую дочку в лобик, поднимаю с пола ее рюкзачок, в одну руку вкладываю ладошку Маши, другой держусь за ручку чемодана. Спрашиваю себя, а куда нам, собственно, пора?

Уткнувшись в телефон, я бреду к выходу и ищу в интернете ближайшую гостиницу с приемлемыми ценами и хорошими отзывами. Миссия невыполнима, называется. Пролистывая странички одну за другой, совсем забываю смотреть по сторонам и из‑за собственной же невнимательности врезаюсь в кого‑то у парадных дверей. Вцепившись намертво в старенький смарт, который чуть не выронила, я поднимаю голову и виновато улыбаюсь представительному пожилому мужчине в черном тренче. Придерживая у живота благородную трость с изысканной резьбой, седовласый незнакомец со стильной пышной прической стряхивает влагу с плеч.

– Вы не ушиблись? ― спрашиваю я.

Еще не хватало старичка покалечить.

– Я в полном порядке, милая. А вы, юная леди, не пострадали? ― почтительно обратившись к Маше, добродушно смеется, наблюдая, как она жмется к моему бедру, смутившись.

Я бормочу слова извинения, и мы расходимся на дружелюбной ноте.

– Мамочка, смотри, дедуля уронил! ― Маня дергает меня за мизинец, привлекая внимание.

Я не заметила, когда она успела подобрать с пола черный кожаный портмоне.

– Нужно ему вернуть.

Манюня кивает.

Я ставлю чемодан у стенки, беру дочку на руки и возвращаюсь вглубь зала. Найти одетого с иголочки дедушку не составляет труда. Среди собравшейся светской интеллигенции на крутых машинах и в вычурных нарядах мужчина выделяется филигранным видом и осанистостью, его жесты плавны, с лица не сходит вежливая улыбка. Он, случаем, не какой‑нибудь аристократ?

– Простите, ― окликаю его. ― Вы обронили, ― протягиваю ему кошелек.

– Боже правый! Я и не заметил… ― он принимает потерю двумя руками и с благодарностью смотрит на меня. ― Большое вам спасибо, милая.

Наклонив подбородок, он открывает бумажник. Думает, я стащила деньги? Однако неожиданно в поле моего зрения попадает сложенная пополам фотография.

– Не поверите, но этот снимок моей покойной жены ― единственный, ― дедушка с любовью смотрит на изображение женщины средних лет. Она кокетливо позирует на фоне моря и пляжа с нежно‑розовым песком. ― Самая прекрасная женщина стеснялась своей красоты. Глупая. И вечно была недовольна тем, как получалась на фотографиях, ― бледную морщинистую кожу окрашивает розовый румянец, и мне становится стыдно за мысль, будто этот прелестный старичок подозревал меня в краже. ― Я бы не простил себе, если бы лишился его. Спасибо вам. Большое спасибо.

– Не стоит…

– Могу я как‑нибудь вас отблагодарить? Что угодно. Этот портмоне не имел бы ни грамма значимости без моей Офелии.

– Нет‑нет, что вы. Мне ничего не нужно. Просто будьте осторожны.

– Это ваш чемодан? ― седовласый джентльмен кивает мне за плечо.

– Э‑э, да. Мой.

– Вы переезжаете?

– Не совсем.

– Ищете жилье?

Я переминаюсь с ноги на ногу, испытывая неловкость.