Медвежье молоко
Его точнее было бы назвать морем, настолько величавой и бескрайней казалась водная гладь, подсвеченная солнцем. Вдалеке с пронзительными криками кружили черноголовые чайки. Мягко колыхалась от ветра высохшая осока. Справа виднелись изломанные шеи портовых кранов, слева тянулся изрезанный каменистый берег Большой Онежской губы.
Оксана опустилась на корточки недалеко от воды, положив голову на переплетённые руки. Слёз не осталось – их высушил ветер, а на новые не хватало сил. Вот бы оказалось, что прошлый день просто очередной кошмар, и по возвращении домой её бы поджидала Альбина. Они обязательно посетят парк, купят самое вкусное мороженое, а ещё Оксана извинится перед отцом – колкая вина зудела под рёбрами, не давая успокоиться, довериться безмятежной тишине.
Где‑то плеснула рыба, по воде поплыли круги. Оксана подобрала плоский камешек и пустила его блинчиком, как в детстве, камень упал рядом с берегом, не подпрыгнув. Вздохнув, попробовала снова, и снова ничего не вышло. Зато рыбина плюхнулась совсем близко, а вслед за плеском раздалось негромкое всхлипывание.
Оксана подскочила, озираясь, позвала:
– Альбина!
Застыла, ожидая ответ. Слева уже в голос заплакали, и Оксана прыжками помчалась по берегу, не переставая звать дочь. Плач совершенно точно принадлежал обиженному ребёнку и звучал совсем рядом, за зарослями осоки.
Чертыхаясь про себя и уже не боясь замочить ноги, Оксана раздвигала сухие и ломкие стебли, сердце заходилось в галопе. Вот мелькнуло голое плечо, облепленное мокрыми светлыми волосами. Маленькая рука смахнула их за спину и бессильно упала вниз с негромким всплеском.
– Альбина! Куда же ты забралась?! Я так долго…
Оксана умолкла, остановившись. Всколыхнувшаяся было радость умерла вместе со словами.
В осоке плакала совсем не Альбина, хотя по возрасту была не сильно старше неё. Подняв мокрое не то от слёз, не то от воды личико с огромными зелёными глазами, девочка простонала:
– Помоги…
И мешком осела в воду, издав тот самый рыбий всплеск.
Оксана рванула вперёд.
Альбина это или нет, но девочке тоже нужна помощь. Она тоже оказалась здесь одна и была совершенно обнажённой: длинные волосы едва прикрывали маленькие груди и плоский живот, колени сбиты до черноты, а ноги до середины икр застряли в озёрном иле, где пахло стоялой водой и тухлой рыбой.
– Помоги, – повторила девочка, умоляюще протягивая руки с тонкой, почти полупрозрачной кожей. – Я не могу выбраться сама.
И зарыдала крупными слезами.
– Сейчас, – Оксана погрузила руки в воду, и они сразу окоченели. – Что там? Камни?
– Не знаю, – жалобно ответила девочка. – Оно режет и жжёт. Мне больно и страшно!
– Как тебя зовут?
– Добрава.
– Красиво, – улыбнулась Оксана, шаря в мутной воде.
Девочка всхлипнула.
– Ты ведь поможешь, правда? Солнце дважды всходило и закатывалось, а мне всё ещё больно и страшно… Вытащи меня скорее!
– Погоди, я ничего не вижу…
Оксана вскрикнула, когда ладонь пронзила острая боль. Отдёрнув руку, она с удивлением смотрела, как расходится кожа, как из раны начинает бежать кровь. Показалось, Добрава приоткрыла губы и лихорадочно лизнула их розовым язычком.
– Умоляю, скорее! – задыхаясь, заговорила она, словно испугалась, что долгожданная помощь сейчас уйдёт. – Я почти расшатала эту штуку! Она легко выйдет из камней и ила! Помоги!
Стиснув зубы, Оксана склонилась к воде. Теперь уже осторожно, по сантиметру, ощупывала дно. Пальцы наткнулись на округлый железный бок, пробежали выше, к острым зубцам на крышке.
– Это банка, – сказала с облегчением. – Просто большая консервная банка. Как ты умудрилась в ней застрять?
– Я почти расшатала её! – возбуждённо повторила Добрава. – Давай вместе! На счёт три!
– Раз!
Оксана подрыла банку снизу, толкнула в бок.
– Два!
Покачнула снова, понемногу вытягивая со дна.
– Три!
Банка вывернула ржавое брюхо и, выдув водяной пузырь, ушла на дно. Добрава с радостным визгом повисла на Оксаниной шее, пачкая её слезами и грязью.
– Ну, успокойся, успокойся, – Оксана погладила её по спутанным волосам. – Тебе холодно? Вот, держи мою куртку. И надо осмотреть ногу, банка совсем ржавая, может начаться заражение. Вдруг тебя…
Она замерла, держа куртку в одной руке, второй в панике ощупывая спину Добравы. Четко проступали позвонки и лопатки. Пальцы, не встречая сопротивления, погрузились глубоко меж костей. Девочка улыбнулась, обнажив заостренные зубы.
– Прости, что не сказала раньше.
И перехватила руку.
Оксана издала истошный визг попавшей в капкан добычи, дёрнулась – поздно. Припав влажными губами к ране, Добрава сосала кровь, выгнув спину дугой так, что стали видны голые кости. Почему‑то было совсем не больно, рука онемела, словно от укола новокаина, по телу разливалась приятная слабость. Протяжно выдохнув, Оксана медленно осела в осоку, вместе с ней опустилась на колени Добрава и отняла, наконец, перепачканное кровью лицо.
– Холодное железо отнимает силы, – по‑кошачьи промурлыкала она. – Горячая кровь возвращает. Я могла бы испить тебя досуха, но не стану. Ты помогла. А навки умеют благодарить.
Оксана хотела ответить, но опухший язык едва ворочался во рту. Омутные глаза девочки завораживали, слова текли журчанием ручейка:
– Я видела её. Когда солнце заходило во второй раз, она шла берегом Онеги. У неё были светлые волосы и красная одежда. Красная, как кровь, как рябина, как грудь снегиря. Снегири летели впереди, прокладывая дорогу, поэтому её никто не видел. Видела только я, я одна. Видела, как она пересекла черту и вошла в Лес. И ты, если хочешь найти её, тоже туда войдёшь. А когда войдёшь – не оборачивайся.
Она толкнула Оксану в грудь. Воздух разом вышибло из лёгких, голову повело.
Падая, Оксана видела, как расступается осока, как озеро прорастает крестами, как наступают сосны. Небо стремительно чернело, выкатывая крупные, злые звёзды в незнакомых созвездиях. Когда на расстоянии вытянутой руки рядом с ней оказался смутно знакомый человек с белыми волосами, она всё‑таки обернулась и увидела того, кто стоит за спиной. И только тогда нашла силы закричать.
