Медвежье молоко

Глава 10

О людях и нелюдях

 

Икона оказалась тёмной, почти чёрной. Алыми пятнами проступали складки плаща, косой трещиной – копьё. Очертания лика едва обозначились на деревянной доске, но сомнений не оставалось: у святого была голова собаки.

– Великомученик Христофор, – женщина вошла в кабинет бесшумно, и Оксана вздрогнула, отводя глаза от вытянутого звериного рыла. – Почитался повсеместно, пока не произошёл раскол. Вот, держите кофе. Вам сахар класть?

– Спасибо, – Оксана приняла бумажный стакан, но отпить не решалась, к горлу всё ещё подступала желчь. – Почему у него такая голова?

– По легенде, святой Христофор происходил из племени киноцефалов, – ответила женщина. – На Руси их звали псоглавцами, а упоминания об этом племени можно найти, к примеру, у Геродота. Современные историки считают, что так изображали берберов, населявших Западный Египет. Якобы они во время боя надевали на себя шкуры и головы животных.

Стаканчик в руке качнулся, и Оксана поспешно опустила его на стол.

Жуткие воспоминания сменялись, словно в калейдоскопе: боль в ладони, влажные губы русалки, вздыбленный костяной гребень чудовища и оскаленная пасть белого волка.

Она оттолкнула икону. Сдерживая позывы, булькнула:

– Где тут?..

Женщина любезно распахнула дверь:

– Прямо по коридору и налево.

Добежав, толкнула дверь туалета, и там Оксану вырвало желчью.

Умывалась долго, тщательно, боясь посмотреть на себя в зеркало и увидеть жуткие, в цвет болотной ряски, русалочьи глаза. Вода из‑под крана почему‑то пахла тиной.

Возвращалась медленно, оттирая со свитера влажные пятна.

– Простите, Вероника…

– Витальевна, – подсказала полицейская.

Икону она уже убрала, и почему‑то это принесло облегчение.

– И всё‑таки я не понимаю, – жалобно прошептала Оксана, вновь опускаясь на стул. – Я будто сплю и никак не могу проснуться.

– Так бывает с теми, кто впервые вошёл в Лес. У вас ещё сильная кровопотеря. Не столь серьёзная, чтобы понадобилось медицинское вмешательство, но достаточная для того, чтобы почувствовать головокружение. Симптомы похожи на лёгкое сотрясение, не так ли?

– У меня никогда не было…

– Зато теперь есть с чем сравнивать, – натянуто улыбнулась Вероника Витальевна. – Конечно, вы напрасно насытили нежить, но спишем это на ваше незнание. С другой стороны, если б не вы, нежитью могли стать мы сами.

– Разве они существуют?

– К сожалению, – Вероника Витальевна принялась загибать пальцы. – Мертвецы, навки, зыбочники, игоши, кикиморы, упыри. Лес кишит тварями. Вы ещё легко отделались. Но вы пейте, кофе стынет.

Оксана сделала малюсенький вежливый глоток. Кофе горчил, но в желудке сразу потеплело, а изжога улеглась.

– Она сказала, что видела Альбину.

– Я бы не стала слепо доверять навке.

– И ваш коллега, – Оксана запнулась, выудив из памяти волчий оскал. – Герман Александрович… он тоже уверен…

– Перевертням я бы не доверяла тем более, – перебила полицейская.

– А вам? – прямо спросила Оксана. – Вам можно доверять?

– Мне – да.

– Почему?

– Я не перевертень. И, уж конечно, не нежить.

– Кто же?

– Двоедушник.

Оксана оперлась здоровой ладонью о стол, пытливо заглянула в строгое лицо Вероники Витальевны. Та не повела и бровью, выдержала взгляд, затем сплела пальцы в замок и задумчиво произнесла:

– Вы, Оксана Олеговна, скорее всего, тоже. Мне раньше не приходилось брать на себя роль информатора, поэтому попрошу вас выслушать, не перебивая, и постараться если не поверить на слово, то сопоставить мои разъяснения с уже виденным. Святой Христофор псоглавец – наш далёкий предок. Говоря «наш», я подразумеваю меня и моей семьи, которая тоже принадлежала когда‑то к племени киноцефалов. Были у них пёсьи головы на самом деле или это только метафора – сейчас не узнаем. Кто‑то считает, что святой Христофор стал родоначальником всех двоедушников. Другие доказывают, что мы существовали задолго до христианства, но факт есть факт: у двоедушников, как вы понимаете из названия, две души, две сути. Одна – человечья, другая – звериная.

Оксана вздрогнула. Кофе больше не приносил облегчения, нервировали запертая дверь и болезненный свет потолочной лампы, придавший лицу полицейской скульптурную чёткость.

– У нас не вырастают звериные морды или что‑то подобное, – поспешила продолжить Вероника Витальевна. – Мы не обращаемся ночью в волков, как делают перевертни, просто обладаем некоторыми талантами, – она покрутила в воздухе ладонью. – Вы знаете: собачий нюх, орлиное зрение, кошачья выносливость – всё такое. Образ животного как метафора индивидуальности или архетипический дух‑проводник – мы лояльны к самому широкому толкованию, от психологии до мистицизма, выбирайте сами. Я работаю в полиции, потому что у меня острый нюх. Не такой острый, как у перевертня, но достаточный для хорошей раскрываемости вверенных мне дел.

– Вы говорите про… Белого? – Оксана с усилием произнесла его прозвище, заодно вспомнив, с каким вниманием он обследовал – обнюхивал – отцовскую квартиру.

– Вы сами знаете, о ком я говорю, – с некоторым раздражением отозвалась полицейская. Работали они вместе или нет, Оксана удостоверилась, что между ними пробежала кошка. – И вы видели его в звериной форме. Кровь человека – мощный магический компонент. С её помощью можно проклясть, а можно исцелить. И ею можно насытить и нежить, и перевертня.

– Оборотня?

– Волка‑оборотня, если вам близка именно эта терминология.

– А есть и… другие? – Оксанино сердце ёкнуло. Отчего‑то вспомнился раненый лось на дороге и снегири, густо усыпавшие рябину.