Мой большой… Босс
Привыкла уже все записывать, все по полочкам раскладывать. Это так выручает, так помогает понять себя, осознать ситуацию, со стороны на нее посмотреть.
Бабушка ложится рано, как и многие в деревне.
А я засиживаюсь за дневником, пишу, вспоминаю, думаю.
Я совсем не планирую как‑либо привлекать внимание этого мужчины, уже привлекла, хватит. До конца жизни стыда не оберешься.
Это же надо, увидеть и на ногах не суметь устоять!
Ужас, просто ужас!
Мои самобичевания прерывает телефонный звонок. Варька.
Смотрю на трубку, думаю, брать – не брать… Она могла просто выпить лишнего и попытаться меня опять уговорить гулять. Зачем‑то. А может, что‑то случилось?
Нажимаю на зеленую клавишу и слышу взволнованный Варькин голос:
– Майка, помоги мне! Черт!
Нажимаю вопрос в сообщении.
– Я тут застряла, не могу выбраться, Майка!!!
Да что случилось?
– Я в канаву свалилась, не выберусь никак! Возле клуба, помнишь? Не хочу никому звонить из девок, они же ржать будут! И на всю деревню растреплют, что я в сточной канаве оказалась! Помоги, Майк!
Вздыхаю. Ну да, я точно никому не трепану.
Отсылаю «ОК», собираюсь потихоньку, чтоб не разбудить бабушку.
Как можно умудриться свалиться в канаву?
Иду по темной деревне в сторону клуба. Окна уже не горят практически ни у кого, все спят. И только в конце улицы слышна музыка. В этот раз что‑то из репертуара «Сектора Газа», нежно любимого деревенскими парнями.
Канава должна быть справа, сворачиваю туда, прохожу по тропинке, подсвечивая себе фонариком на телефоне, прислушиваюсь.
Ступаю я громко, Варька точно услышит. И подаст голос.
Ничего не видно и не слышно. Сдаюсь и набираю ей, надеясь, что телефон не на вибро, а на звуке.
И точно, звук доносится откуда‑то сбоку, но не со стороны канавы, а со стороны клуба.
Выбралась уже, что ли? А почему не позвонила тогда?
Иду на звонок и выворачиваю прямиком на наше самое дурацкое место: небольшой пустырь и две лавочки, стоящие друг напротив друга.
И на этих лавочках битком народу.
Оторопело замираю, перевожу взгляд с одного лица на другое. Парни, наши и не наши, Гарик выделяется, естественно, в самом центре. Две девчонки. Одна из них – Варька. И по ее виду понятно, что ни в какую канаву она не падала.
При виде меня раздаются смешки и свист.
Я смотрю на Варьку, потом разворачиваюсь и двигаюсь обратно.
Но успеваю всего два шага сделать, как меня резко тянут назад! Дергаюсь, пытаюсь вырвать локоть из чужого грубого захвата, но безуспешно!
Добиваюсь только того, что меня берут уже за плечи, приобнимают… И ведут обратно, к лавочкам!
Происходящее все больше становится похожим на бред, на страшный сон!
Парень, что меня поймал, не местный, васильевский, что‑то говорит своим, те гогочут, а я даже не осознаю, что они говорят. Все силы трачу на то, чтоб вырваться!
Меня сажают напротив Варьки, по‑собственнически обнимающейся с Гариком, и я смотрю на нее гневно.
– Ну ладно тебе, Майк, – примирительно бормочет она, – ну как тебя еще вытащить? Ребята просили…
– Ага, – гогочет тот парень, что меня поймал и притащил сюда, – недотрога прям рыжая… А ты реально не говоришь?
Киваю. Не говорю.
– Но слышишь?
Опять киваю. Слышу.
– А ты ничего так, – он жмет меня за плечи, делая больно, – клевая. Гладкая такая. – Тут он наклоняется ко мне, нюхает шею, шумно, как жеребец, меня передирает от отвращения, – и пахнешь вкусно! Братва, она малиной пахнет!
– Ягода‑малина, – скалится Гарик и, не обращая внимания на ревниво прижавшуюся к нему Варьку, тянет меня себе на колени.
Я только беззвучно открываю рот, упираюсь обеими руками в плечи парня, но, естественно, мое сопротивление остается незамеченным.
Он тоже, как и тот, предыдущий, нюхает меня, а потом… Лижет! Шею лижет! Я испуганно начинаю биться в его лапах, пытаясь освободиться, по щекам катятся слезы от унижения и омерзения!
