Моя дочь от бывшей

Времени остается все меньше, и я фокусируюсь на дороге. Последние метры уже почти бегу – вижу, что стоянка возле здания уже почти пуста, а это значит, что моя малышка снова осталась последней…

Дергаю ручку двери на себя и буквально вваливаюсь в холодный полутемный холл.

– Мамочка!

– Варенька!

Кидаюсь к дочери, целую ее щечки, обнимаю, чувствуя тепло ее тела, ее прекрасный аромат, пытаюсь напитаться ее настроением. Маленькая моя, девочка моя сладкая, несчастная моя душенька…

– Тихонова! – грозно говорит няня. Ее‑то я и не приметила, но она, как всегда, держит оборону. Сложила руки на груди, неодобрительно сверкает глазами в мою сторону – впрочем, эта поза мне кажется уже привычной. – Вы снова опоздали. Приходите самой последней.

– Простите меня, на работе задержали… Я…больше так не буду. – мне хочется одновременно и провалиться под землю и накричать на женщину, пожаловавшись ей на свою нелегкую жизнь матери‑одиночки с особенным ребенком. Но я не делаю ни того, ни другого.

Проглатываю обиду и слезы второй раз за этот длинный суматошный, ужасающий день, и надеваю Вареньке ботиночки. Снимаю с тормоза коляску и медленно, осторожно выкатываю ее на улицу.

– Поедем на машине? На такси? – спрашивает дочь – живем мы далеко и в такие дни я стараюсь увозить ее на специальном транспорте. Но не сегодня…

Памятуя я о своих несчастных, жалких ста рублях в кошельке, я натягиваю на лицо самую фальшивую из своих улыбок:

– Нет, милая, сегодня мы пойдем домой пешком. Пройдемся, посмотрим, какая погода, как красиво и хорошо на улице…

– Да, мамочка, – легко соглашается мой ангелочек.

Я включаю на телефоне фонарик, чтобы малышка светила на дорогу, и выезжаю вперед, на пешеходный тротуар.

Она смотрит по сторонам, а я же смотрю только вперед – в темноту, вижу, как сильно трясется фонарик – дорога старая, ужасно плохая, колясочку трясет. Но Варенька ни за что не пожалуется на то, что ее качает, и я прикусываю губу так сильно, чтобы не разреветься в голос, что ощущаю на языке привкус своей крови.

Что же мне делать? Как мне быть?

Конечно, придется распрощаться с работой, но я думаю, что мне удастся найти новую. Дай бог, чтобы ознакомительный период в новом месте оказался меньше, чем три месяца – иначе мне просто не на что будет кормить дочь.

Конечно, мне пока еще везет – в школе – интернате она проводит полный день, но вечером…в выходные… Не представляю, как со всем управиться.

Свет от фонарика подрагивает на неровной дороге и я вижу, что начался мелкий противный дождик. Он крапает сверху, стекает с носа, ползет по щекам.

Я нагибаюсь, натягиваю плотнее на Вареньку капюшончик, чтобы она не простудилась от нашей вынужденной прогулки, вытираю влагу под глазами, и упорно тащу коляску вперед.

Скоро небольшой переход – мне придется нести коляску и ребенка на руках, потому что асфальта нет, только грязь. Всего несколько шагов, но это невыносимая тяжесть, и я каждый раз после дую несколько минут на покрасневшие от натуги руки, чтобы они перестали дрожать.

– Мамочка! Машииина! – Варенька первой замечает огни автомобиля, который проносится мимо.

Меня обливает с ног до головы из лужи из‑под колес авто, вдобавок к дождю, который полностью вымочил волосы.

Да будьте же вы прокляты, вы все, мужчины, короли мира, которые позволяют так обращаться с женщиной!!! – хочется выкрикнуть мне вдогонку тому автомобилисту, который не сбавил скорость, не объехал чертову лужу, а решил на скорости преодолеть этот участок.

– Ничего – ничего, Варенька, все будет хорошо, – вру я и приподнимаю коляску, когда нужно переходить через грязь. Ноги подгибаются от тяжести, а руки дрожат. – Ничего – ничего…

*Саша*

Музыка долбит по барабанным перепонкам. Цветные искры слепят глаза. Вокруг царит настоящий хаос, но это именно то, что мне сейчас нужно, чтобы отвлечься от мыслей о прошлом. Две красотки ластятся ко мне, и я знаю, что они легко согласятся на ночь втроём, но пока не хочу торопить события. Оплачиваю эту тусовку, чтобы жизнь вокруг кипела. Так я чувствую себя нужным кому‑то.

Алиса или Алина? Забыл имя этой блондиночки в чересчур открытом платье, которое едва прикрывает трусики и бесстыдно оголяет область декольте, уже совсем теряет самообладание и буквально лезет ко мне на колени. А вечер ещё не начался толком! Сейчас подкатит Вакса, мой старый друг, с остальными пацанами и девчонками. Уверен, что жара обеспечена.

– Эй, притормози коней, – почти рычу девке, что лезет целоваться.

На поцелуи у меня табу – я буду целовать только ту, которую люблю. После развода с Викой я никого и никогда не целовал.

Буквально отталкиваю девку от себя, и она сползает на диван, жалобно пискнув, как мышь, которой прищемили хвост.

– Саха́ра, – хлопает меня по плечу Вакса.

Лёньку стали называть Ваксой за родимое пятно в половину лица, доставшееся ему по наследству от бати. Всё‑таки Вакса звучит брутальнее, чем Лёня. А меня долгое время называли Сахой, от имени, но после того, как я начал опустошать конкурентов, ко мне приклеилось прозвище «Сахара». После меня на самом деле чересчур сухо и гадко на душе, а в глазах разоренных толстосумов, добившихся богатства бесчестным путём, блестит вожделение отыскать желанную влагу и снова вернуться в строй. Я негромко посмеиваюсь своим мыслям и пожимаю приятелю руку.

– А где мужики? – спрашиваю, хмурясь, ведь Вакса должен был приехать не один.

– За девчонками поехали. Скоро будут.

Вакса плюхается на кожаный диванчик напротив и подмигивает разочарованной блондинке.

– Поделишься девчонкой, Сахара? – хихикает друг. – Вижу, тобой она слегка недовольна.

– Да хоть обеих забирай… – пожимаю плечами.

Девки не обижаются: они привыкли к товарно‑денежным отношениям, хоть гордо заявляют, что они не те самые девочки по вызову, а бабки, которые получают после жаркой ночи – это добровольный подарок от довольного мужика. Смешно, но если им так нравится – почему нет? Каждый живёт так, как ему нравится…

Каждый…

Снова вспоминаю свою бывшую жену. Невинный ангелочек… Кто бы мог подумать, что она способна на такую подлость. Стискиваю зубы, и они противно скребутся друг о дружку.