Моё сводное наваждение

Я поднимаю лицо, тоже немного шокированная его извинениями и… нашими тесными объятиями. Что в груди, что в мыслях настоящий хаос. Я вновь зачем‑то смотрю на его виновато поджатые губы, и сердце, словно в миг свихнулось, оглушительно барабанит в моих ушах.

– Ты… – шепчет он, касаясь ладонью моей щеки, отчего каждый мой нерв буквально начинает визжать. Но тут Мирон быстро одергивает руку и, прокашлявшись, грубовато спрашивает: – Не ушиблась?

– Нет, – бросаю я, делая шаг назад и, прежде чем развернуться, предупреждаю: – Не смей больше меня так хватать. Впрочем, как и вообще меня касаться.

С меня достаточно вежливости, особенно по отношению к нему!

Я делаю несколько сердитых шагов вдоль бассейна, но тут, уже третий раз за один вечер, в кого‑то врезаюсь. Хотя нет, сейчас абсолютно точно врезались в меня! И на этот раз никто не спасает меня от неминуемого падения… в воду! Я не успею зажать нос, не успеваю даже вскрикнуть, как толща воды смыкается над моей головой. Хорошо, что я умею плавать. И вот интересно, тот, кто меня столкнул подумал об этом? Не взирая на в миг утяжелившуюся обувь и комбинезон, я выныриваю на поверхность и откашливаюсь. За то время, что я была под водой, у бортика собралась небольшая компания. Кто‑то смеётся, кто‑то интересуется в порядке ли я. И я в порядке! Немного испугалась, наглоталась воды и ужасно зла!

– Прости, Люба. Я тебя не заметила! – насмешливо произносит блондинка, что стояла тогда в компании Мирона. Сам он, кстати, присаживается у края и протягивает мне руку. И он совершенно точно злится. Но не сильнее меня!

Я не обращаю внимание на его желание мне помочь, и сама выбираюсь из бассейна. Распрямляюсь, чувствуя, как по телу стекает вода, дышу тяжело, но нахожу силы крикнуть в лицо Мирону:

– И кто теперь лживый?! Всё ещё я? Нет, Мирон. Лживые здесь – это ты и твои друзья! И никто больше!

Ребята вокруг, а особенно громко блондинка, что спихнула меня, начинают смеяться, но мне впервые плевать на то, кто и что думает. Столько унижений за один вечер, в который я наивно надеялась завести друзей, хотя бы одного друга – Мирона. И пусть я никогда бы не смогла стать душой компании, но простой человеческой вежливости заслуживаю! А он всё испортил!

Распихивая локтями смеющийся народ, я хочу уйти подальше от этого сборища жестоких идиотов. Пытаться нравится кому‑то? Глупее занятия не сыскать на всём свете! Мама ошибается, настаивая на том, что девочкам обязательно нужно быть послушными и кроткими. Этого никто не ценит! Как ни ценила она этого во мне сама. Потому что ни моё послушание, ни моя готовность уступать ей во всем и вся, не помешали ей уехать к своему любовнику и оставить меня в доме, где мне никто не рад!

Остываю я лишь на выходе из ворот. Конечно, так думать неправильно. Папа и Никита мне рады. Нельзя обвинять их в том, что я не нравлюсь Галине и Мирону. Даже они сами в этом не виноваты – просто мы разные. И этого никак не исправить.

Я обхватываю плечи руками, вспоминая дорогу в особняк отца. Ветерок холодит мокрую одежду, вызывает зябкие мурашки на коже. Надеюсь, я не простужусь, пока доберусь до своей комнаты, где есть ванна и горячая вода. Как же нестерпимо хочется смыть с себя хлорку из бассейна и весь этот день.

Я узнаю машину Мирона и в груди вновь вспыхивает злость. Хочется пнуть по колесу, хоть как‑то выплеснуть эту отравляющую сердце ярость. Но я не позволяю себе пасть ещё ниже. И тут габариты машины мигают, а следом я слышу голос её хозяина:

– Садись в машину, Люба.

Резко оборачиваюсь. Он, что, шёл за мной всё это время? А я была так увлечена своими мыслями, что не слышала его шаги? Впрочем, очень удачно, что он открыл машину – моя сумка с телефоном осталась как раз в ней.

– Я только заберу свои вещи, – тихо предупреждаю я, открывая дверь. Подхватываю сумку и уже хочу захлопнуть дверцу, но Мирон не позволяет, встав рядом со мной на её пути:

– Не дури, фенек. У тебя уже зубы стучат, а что будет, после получасовой прогулки в мокрой одежде на свежем, ночном воздухе?

– Если ты переживаешь о том, что я скажу папе, что в моей простуде виновен ты, то ошибаешься.

– И пусть я на самом деле буду виноват? Ты странная, фенек.

– Почему фенек? Тебе кажется, что у меня огромные уши? Почему ты вообще позволил себе дать мне прозвище?

– Что, огонёк звучит лучше? Называть тебя так? – сужает он глаза.

– У меня есть имя, – твёрдо говорю я.

– Любовь, – кивает он. – Садись в машину, Любовь, и мы поедем домой.

– Не обязательно бросать своих прелестных друзей из‑за меня.

– А это решать уже мне. Садись. Пожалуйста.

– Ладно, – сдаюсь я под напором его невозможных глаз, которые горят… раскаянием, представьте себе. Может, мне показалось? Но и его "пожалуйста" прозвучало достаточно искренне.

Плюс, я замочу его кресло – тоже своего рода отмщение. Ох, мой сводный брат вынуждает меня быть злорадной!

Едем мы обратно в напряжённом молчании, я, словно чувствую кожей плотный туман нашего недоверия по отношению друг к другу, и потому, как только машина останавливается на парковке недалеко от фонтана, сразу же выскакиваю из салона и быстро иду в дом.

Мирон нагоняет меня у двери в мою комнату, в очередной раз, но очень аккуратно и нежно, обхватывая моё запястье:

– Люб, я хотел…

Не обращаю внимание на подскочившее к горлу сердце и выдёргиваю свою руку из его пальцев:

– Ещё как‑нибудь меня унизить? Хватит, Мирон. Давай просто договоримся не трогать друг друга. Ты не касаешься меня, а я – тебя. И все будут довольны, верно?

Я не жду его ответа, открываю дверь и закрываю её перед его носом. На замок. Правда, хватит. Это всё слишком выматывает. Заставляет чувствовать меня то, что я не хотела бы чувствовать.

Я ещё долго и бездумно сижу на краешке кровати, а затем иду в душ. Он‑то и приводит меня в себя окончательно. А укладываясь спать, я вижу, как индикатор на моём телефоне сигнализирует о входящем сообщении:

"Мирон придурок, огонёк".

Я сажусь в кровати, чувствуя, некоторое волнение:

"Кто это?"

"Думаю, ты уже догадалась (подмигивающий смайлик)".

 

Глава 9. Любовь

В тот вечер я ещё долго не могла уснуть. Сначала у меня не было особого желания общаться с Виталием, но, в конце концов, он меня разговорил. И… мне понравилось с ним общаться! Возможно, потому что он действительно хотел меня узнать, и как бы я не старалась, не переводил тему разговора на себя. Шутил, паясничал и всегда возвращался к моей жизни. Лично я считала её скучной, но его интерес, словно и для меня делал её занимательнее.