Моё сводное наваждение

– Галина, – вежливо кивает ей бабушка. – Как ни странно, но ваш сын вёл себя достаточно учтиво по отношению к моей беседе с внучкой. Она, как раз, рассказывала в какой восторг её привёл ваш сын от второго, более удачного, брака. Не сомневаюсь, что Никита очаровательный.

– Так и есть. Люба тоже очень очаровательная девочка.

– Только не в таком виде, – фыркает бабушка. – Надеюсь, выбор этого наряда не результат ваших женских советов?

– Что вы! Я и сама впервые вижу её в таком виде. Люба, что случилось с твоими милыми платьями? Все в стирке? Она привезла с собой непростительно мало вещей. Думаю, будет не плохо как‑нибудь взять её с собой на шопинг.

– Полагаю, моя внучка там уже была, – бросает она неприязненный взгляд на мои голые коленки, которые я обхватила пальцами, чтобы немного прикрыть. – Очень жаль, что вы не проследили за тем, что она себе покупает. Что ж, разумеется, вы сделаете это в следующий раз. И умоляю, ничего сильно облегающего, как у вас.

– Конечно. Боюсь, для подобных нарядов ваша внучка не обладает достаточными формами. Но будущим балеринам, наверное, свойственно быть, как бы это сказать, – мнимо‑неуверенный смешок, – своего рода, плоскими, верно? Наверное, вы её и на диете специальной держали, раз она у вас такая маленькая и худенькая?

– Никаких диет. Если вы обратите внимание на мою фигуру, то поймёте, что стройное телосложение у неё в генах.

Мирон громко усмехается, обращая внимание женщин на себя и поднимается на ноги:

– Считаю, раз вы говорите о Любе, словно её здесь нет, то и не будете против, если мы вас покинем.

С этими словами он берёт меня за руку и ведёт вон из гостиной. Под недоумённые взгляды моей бабушки и собственной матери.

– Что ты творишь? – еда слышно шепчу я.

– А тебе не надоело? И потом я был, жесть как, учтив, спасая тебя от неминуемого самовозгорания. Ты красная, как рак, фенек. А от них не убудет. Тебе, кстати, говорили, что не обязательно слушать то, что не нравится?

– А тебе не говорили, что люди ещё больше краснеют, когда им об этом сообщают?

– Ох, прости мою бестактность, – широко улыбается он, а затем, негромко чертыхнувшись, кривится: – Давай не будем превращаться в этих двоих, которые своей вежливостью готовы задушить друг друга.

Я непроизвольно тихо смеюсь, вспоминая, как бабушка завуалированно пыталась оскорбить Галину и как та отвечала тем же.

– Спасибо, – выдыхаю я, когда мы поднимаемся на второй этаж и, наконец, аккуратно высвобождаю свою руку из руки Мирона. – Не скажу, что огорчена тем, что не вышло поучиться у тебя управлению машины, но за то, что вытащил из гостиной, искренне благодарю. Я, конечно, ещё выслушаю тонну претензий от бабушки, но это потом.

– Почему ты не бросишь все эти занятия, раз они тебе не по душе? – вдруг, спрашивает он.

– С чего ты так решил? – подозрительно сужаю я глаза.

– Я не слепой, фенек, – самоуверенно улыбается Мирон.

– Прекрати меня так называть, – вздыхаю я и захожу в свою комнату, замечая напоследок: – Мы, вроде бы, договорились не трогать друг друга? И у нас, кстати, хорошо получалось. Продолжим с того, на чём остановились. Хорошего вечера, Мирон.

– И тебе, – хмыкает он и идёт дальше.

До того, как мне ехать на занятие ещё час. Интересно, бабушка зайдёт со мной попрощаться, а заодно и взглянуть на комнату или посчитает выше своего достоинства прощаться с невоспитанной внучкой? Я тихо хихикаю, не способная на совестливость из‑за поступка Мирона. В конце концов, он прав – когда‑нибудь мне же должно было надоесть то, как люди, – будь то бабушка, мама или та же самая Галина, – отзываются обо мне в моём же присутствии, верно?

Мне нравится, как я выгляжу. Кажется, понравилось и Мирону. Пусть он с некоторых пор и не показатель, но всё же…

В общем, я решаю записать какую‑нибудь песенку в приложении, раз выдаётся свободное время. Но не успеваю вставить в уши наушники, как на телефон приходит сообщение от Виталия:

 

Конец ознакомительного фрагмента