Моё сводное наваждение

Мы с Никитой играем в железную дорогу вплоть до самого ужина. Я даже не особо замечаю, как быстро пролетает время! Никита – потрясающий. Мне с ним очень легко и комфортно. Плюс я замечаю в нем некоторые черты характера, которые есть у меня самой. И восхищаюсь теми, которые у меня отсутствуют.

Он робеет из‑за пристального внимания и открывается до последней мысли, когда забывается. Громко хохочет, если его что‑то веселит, и сохраняет молчание, когда того требуют обстоятельства.

Никита не настаивает, чтобы игры были исключительно по его правилам, а, наоборот, интересуется тем, как будет удобно мне, очень трогательно переживает о моем комфорте.

В какой‑то момент мимо комнаты проходит папа и на несколько минут замирает в дверном проеме. Наблюдает за нами с теплотой в глазах и улыбкой. Я ловлю его взгляд и тоже улыбаюсь. И все остальное время переживаю, что вот так же может пройти Мирон…

Как он воспримет наши игры? Что он вообще обо мне думает?

Впрочем, когда мы усаживаемся ужинать, я понимаю, что его и правда не было дома весь день. Из‑за его отсутствия я чувствую облегчение и вместе с тем некоторую досаду. Странное сочетание эмоций. Меня угнетают люди, которые морально сильнее меня, но конкретно Мирон… Безрассудно хочется его присутствия рядом, пусть оно и грозит мне душевными переживаниями.

Не знаю, почему мне хочется ему понравиться… Возможно, мне приятна мысль обрести такого друга? Поддержку кого‑то знакомого на первое время учебы? А может, и до ее конца… Впрочем, мне не привыкать справляться самой. Тогда что это? Желание ощутить вкус свободной от забот жизни, пока есть время? Окунуться в общение со своими сверстниками? Найти друзей? Ведь то, что мама сейчас за границей, дает мне некоторую свободу, верно?

После ужина папа предлагает нам с Никитой посмотреть какой‑нибудь семейный фильм, и я с удовольствием соглашаюсь. Галина отказывается, сославшись на головную боль. Я себя мысленно ругаю, ведь нехорошо радоваться, когда человек страдает.

Мы смотрим не один фильм, а целых два. Никита, правда, не выдерживает до титров второго фильма и засыпает у папы на коленях. Я провожаю их до комнаты, наблюдаю, как папа заботливо накрывает Никиту одеялом и целует его в лоб перед уходом. Затем он идет провожать меня и на пороге моей комнаты произносит:

– Постой, Люб. Вот, – протягивает он мне пластиковую карту с золотыми буквами и цифрами. – Все забывал. Думаю, лимита на ней должно хватить для твоих нужд. Не стесняй себя, в любое время его можно увеличить. Пока у тебя нет водительских прав, можешь пользоваться услугами нашего штатного водителя. Какие у тебя планы на завтра?

– Эм… Днем мне нужно на урок балета. Других планов нет.

– Хорошо. Тогда развлекись после занятия, сходи, например, с подругами на шопинг.

– Это совсем не обязательно, – смущаюсь я.

То ли потому, что у меня нет подруг, с которыми можно походить по магазинам, то ли потому, что мне стыдно тратить на себя чужие деньги…

– Все в порядке, – улыбается папа, ласково сжимая мои пальцы с картой в своей руке. – У меня столько лет не было возможности тебя баловать, поэтому хочу наверстать упущенное, так сказать. – Он вновь улыбается и подмигивает мне напоследок. – Доброй ночи, Люба.

– Доброй, – откликаюсь я и закрываю за собой дверь.

Карта в руке словно начинает жечь кожу, и я, быстро открыв ящик комода, укладываю ее на дно, под одежду для сна. Заодно беру нежно‑розовую пижаму и отправляюсь в душ. Весь мой гардероб состоит из вещей, которые приобретались исключительно под присмотром мамы. Я не люблю розовый цвет и все его производные пастельных тонов, впрочем, как и не люблю перечить родительнице. Но сейчас нечаянно думаю о том, что появилась возможность купить ту одежду, которая мне будет действительно по душе. Сколько раз я засматривалась на витрины со стильно рваными джинсами? Да постоянно. Но мама считала такую одежду вульгарной. Возможно, теперь я могу их себе купить? Или папа тоже консервативен в вопросах внешнего вида?

Душ я принимаю, размышляя о сегодняшнем дне. Вроде бы мы с мамой еще этим утром завтракали вместе, а по ощущениям после нашего расставания будто прошел не один день. Мне неловко это признавать, но я словно освободилась из клетки. Чувство свободы еще не до конца отчетливое. Оно робкое, как я сама при новых знакомствах. Еще не осознанное полностью, но сидит где‑то глубоко в душе, словно птенец, готовый вот‑вот расправить крылья. И ожидание полета страшит, но и вызывает приятный трепет новых открытий.

Не ожидала, что окажется так легко и просто общаться с отцом, пусть я и не до конца избавилась от робости и смущения. А Никита – просто чудо!

Остается неясно, как вести себя с Галиной и… ее сыном. Они оба мне еще непонятны. Заставляют волноваться и переживать о том, что они обо мне подумают. Правда, если в случае с Мироном я признаю, что мне хочется ему нравиться, то с Галиной… С ней я предпочла бы общаться как можно реже. У меня прямо‑таки мурашки бегут по коже от ее холодно‑высокомерного взгляда, даже если при этом она говорит теплые слова.

Пока я надеваю пижаму, вдруг ловлю себя на мысли, что мне интересно, где и как провел свой день Мирон. Рассказал ли он своим друзьям, что познакомился со сводной сестрой? Как меня описал? А затем я вспоминаю его безразличный взгляд и решаю, что ему точно было не до меня.

С этой твердой, но досадной мыслью я выхожу из ванной, да так и замираю от неожиданности, кажется, некрасиво приоткрыв рот. Мирон сидит на моей кровати – совершенно так же, как ранее его мама, с видом абсолютного превосходства – и оглядывает меня с ног до головы. Едва заметно морщится, прежде чем спросить:

– Значит, ты у нас скромница?

Вопрос еще сильнее сбивает меня с толку, но я стараюсь собраться с мыслями.

– Что… что ты делаешь в моей комнате? – лепечу я в итоге.

– В твоей? – надменно взлетают его светлые брови. Он поднимается с кровати и начинает надвигаться на меня. – Так быстро освоилась?

– Нет… То есть мне здесь жить, и значит, комната моя.

– Хорошо, – хищно улыбается Мирон, останавливаясь в каких‑то десяти сантиметрах от меня. Его сильная аура подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной букашкой. А невероятно красивые глаза пленяют, рождают в душе пустые, лишенные надежд мечты… – Просто помни, что это ненадолго, лживая скромница.

Лживая?.. Что он имеет в виду? И что значит ненадолго? Он… Я ему не понравилась настолько, что он планирует выдворить меня из дома отца?

– Что я… – хочу спросить о том, чем ему не угодила, но не нахожу смелости, только и шепчу глухо: – То есть?..

– То есть я вижу тебя насквозь, – кивает он самому себе, впившись взглядом в мои глаза.

– Но…

Мирон вдруг усмехается, делает шаг от меня, чтобы развернуться к выходу, и бросает через плечо:

– Не расслабляйся, фенек. Еще пообщаемся.

Фенек… Что?..