Моё-твоё сердце

Если уж Хейли намерена плакаться о том, какая она несчастная, что угодила в мир призраков – или как его называть? – то я не стану лить слёзы. Я привыкла к тому, что жизнь не очень‑то хочет мне помогать, так что надо брать всё в свои руки. Нельзя же просто сидеть и смотреть на то, как моё тело умирает – то, что я и так проделывала последние шесть часов. Если есть какой‑то шанс вернуть свою жизнь, какой бы несправедливой и одинокой она ни была – то я воспользуюсь им.

Все те, кто хорошо меня знал, – а это всего два человека, и то, мама иногда выпадает из этого ряда, – знал и то, что я обожаю составлять списки. В верхней шуфляде моего письменного стола спрятаны пять разных блокнотов. В клеточку, на кольцах, датированные и с пустыми листами. И для каждого нашлось своё предназначение.

Самый тонкий линованный с обложкой‑пушистиком – для целей и планов. Не то, чтобы я была такая уж целеустремлённая, но каждый вечер вырисовывала по десять пунктов, что нужно успеть сделать за следующий день.

В датированном ежедневнике я вела записи обо всём, что случалось со мной в жизни. Если я всё же умру, и кто‑то сядет прочитать мой дневник, его ждёт скучное чтиво и потраченное в пустую время.

Ещё в одном я вела подсчёт прочитанным книгам. Да, да, совсем помешанная. Я записывала названия книг и ставила им оценки.

Четвёртый же отвела для творчества, ведь я не только любила читать, но и сама писала истории, лелея надежду однажды стать прославленным писателем. Не второй Джоан Роулинг, но всё же. И в нём я записывала идеи для сюжетов, имена героев и прочие детали, которые могли бы пригодиться потом.

А вот пятый всегда оставался пустым. На всякий случай. Всегда найдётся какая‑нибудь глупая идея, которую захочется перенести на бумагу. Как сказала бы Хейли:

– Ты же Тедди Раморе!

Да, я Тедди, чёрт возьми, Раморе. И сейчас этот пустой блокнот мне бы очень пригодился. В нём я бы составила список дел не на завтра. На сейчас. Список, который поможет мне выкарабкаться из этого проклятого мира грёз, фантомов и скорби. И первым пунктом я бы записала вот что.

Узнать название больницы.

Потом:

Выяснить про своё состояние, диагноз, травмы, прогноз.

А ещё про аварию. Не пострадал ли кто‑то ещё? Боже! Только сейчас эта мысль пришла мне в голову. Какой же я ужасный человек. Оплакивала саму себя и даже не подумала, что моя неосторожность могла привести к ужасным последствиям. Ужасным не только для наших с Хейли жизней, для «мустанга» или спокойствия Джейка, но и для кого‑то ещё.

Попробовать выяснить что‑то про ту, другую машину, что ехала следом. Из‑за яркого света, туманности и пелены из дождя я не заметила ни марки, ни даже цвета. Надо узнать в новостях, в полиции, да где угодно, была ли ещё одна машина на трассе 91, которая участвовала в этом ДТП. Успокою свои подозрения.

Как только разберусь с насущными проблемами, придётся проверить, что я могу. Контактировать с людьми, проходить сквозь стены, а может, летать? Было бы неплохо, но останемся реалистами.

Так, мы ехали по 91 шоссе, когда всё это случилось. Как раз съезжали на Уиллоу‑стрит, когда прогремело так, словно земле пришёл конец. Но это не гром, а удар сзади. Ливень хлестал по лобовому, да ещё и Хейли кричала под руку. Я не удержала руль, вильнула, только слегка, но этого хватило для того, чтобы нас занесло на мокром асфальте. Колёса взвизгнули в крутом вираже поворота, а Хейли вместе с ними. Но потом они замолчали, а кричать начала уже я. И мы влетели в ограждение моста.

Это последнее, что я помнила. За нами следовал свет фар другой машины, но успела ли она затормозить или попала в этот ворох скомканного железа? Если мы поранили кого‑то ещё, я никогда себе этого не прощу.

Ближайшая больница к 91 шоссе – Йель Мемориал на Ховард авеню. Наверняка нас забрали туда, но как бы узнать наверняка? Сестринский пост островком надежды засиял прямо передо мной. Конечно. Там наверняка найдётся куча бланков, карточек пациентов и визиток с названием больницы. И мне не придётся даже лазить по шуфлядкам или шкафчикам.

Вот что делает с людьми цель. Я тут же забыла о нашем инциденте с Хейли. О том, что наша дружба разбилась на всё том же 91 шоссе, правда, врезалась не в отбойник, а в реальность. Десять лет нашей дружбы не выдержали правды, как железо «мустанга» не выдержало столкновения с бетоном. Может, у нас ещё будет шанс воскресить её. Собрать по кусочкам, как Джейку придётся собирать свою любимую машину. Но пока есть дела поважнее разбитых сердец двух подростков.

Я зашла за стойку и без разрешения стала шарить глазами по заваленному столу. Медсестра, что торчала здесь всё то время, что я была в палате Хейли, куда‑то отлучилась, хотя в любом случае ничего бы мне не сказала на столь наглое вторжение. Ведь она не могла меня видеть. Компьютер был включён, но погружен в спящий режим. Интересно, могу ли я подёргать мышкой? Попробовала – безрезультатно. Нечестно! Я ведь могу сидеть на стуле, опираться на некоторые предметы, чёрт, да просто стоять на полу! Почему же я не могу коснуться чего‑то? Такой незначительности, как компьютерная мышка. Или такой ценности, как мамино плечо.

Ладно. Попробую выяснить без рук. Глаза перескакивали с одного документа на другой, но попадались одни только журналы перевязок, приёма и передачи дежурств и кварцевания палат. Эта медсестра была на удивление организована и чистоплотна. Помимо этих раскрытых книжонок – ничего. Пышущий здоровьем, в отличие от некоторых пациентов, цветок с широкими листьями, подставка для канцелярских принадлежностей и кружка кофе, которая пахла совсем не той похлёбкой из автомата, а вполне себе прилично. Мне даже захотелось сделать глоточек. Разве бестельная душа способна на подобные желания?

А я даже не могу коснуться этой чашки, не говоря уже о том, чтобы почувствовать этот знакомый, соблазнительный вкус! Я попыталась взять её за ручку. Пальцы прошли сквозь. Попыталась снова, но лишь махала, словно ловила невидимых мух. Меня пробрала такая злость. От всего происходящего. Уж лучше умереть прямо там, на месте, чем торчать вот так, на перепутье, не в силах даже взять кружку с кофе.

– Дьявол! – Заорала я и махнула рукой по кружке, прекрасно зная, что та останется стоять на месте.

Но рука врезалась во что‑то твёрдое. Кожа почувствовала гладкую поверхность керамики, а ещё тепло. Кружка отфутболилась дальше по столу, врезалась в клавиатуру, в мышку и, расплёскиваясь коричневыми фонтанами, описала внушительную траекторию и приземлилась у входа в помещение для персонала. Наделала луж и грохота, но не разбилась.

Пару голов обернулись на шум, а из двери выглянула та самая хозяйка стойки и кружки.

– Что за чертовщина? – Пробормотала она, оглядывая место происшествия. – Вот ведь люди! – Запричитала она, поднимая кружку и осматривая журналы. Буквы на страницах подразмылись и напоминали затонувшие кораблики в водах грязного моря. – Всего на минуту отошла!

Ничего себе! Я сумела! Я откинула кружку! Значит, я могу двигать предметы и… наверняка касаться людей. Мне стало стыдно за то, что я натворила и расстроила эту бедную женщину. Мне отчаянно захотелось утешить её, положить руку на плечо и извиниться. А заодно проверить, почувствует ли она моё касание, моё присутствие. Я даже потянулась, но не смогла. Если я трону её за плечо, она с ума сойдёт от страха. Я сделаю только хуже. Как бы ни хотелось узнать, могу ли я так общаться с теми, кто остался в настоящем – главное, с мамой – я не вправе сводить их с ума.