(не)шуточная беременность
Но врач уже встала, выпрямилась и стала снимать перчатки. Смотрела на меня при этом она с лёгкой усмешкой: я же должна радоваться.
Это всё тот стул! Проклятущий стул! Будь он неладен.
Прижимая к груди кучу документов и стопку направлений на анализы, я торопливо набирала номер Руслана. Кажется, я снова опоздаю: хочу точно увериться, что беременна. Пойду на УЗИ, сдам кровь. Вдруг ошибка, вдруг это банальная ошибка?!
И, если это не так, то как теперь всем объяснять, что… что я беременна по‑настоящему?
Кинг‑Конг
Где‑то 20 недель назад
– Ты посмотри только! – Ника передвинула горшок с геранью и спряталась за него. – Наш Кинг‑Конг разбушевался. Того и гляди, начнёт себя кулаками в грудь бить!
– Это всё из‑за меня, точно тебе говорю! – я склонилась к столу и вместе с подругой продолжала смотреть на нашего главреда. – Его сейчас удар хватит. Даже лысина вспотела…
– Никогда не понимала, почему ты его обезьяной называешь, – Ника затаила дыхание и чуть высунулась, чтобы было лучше видно и слышно нашего начальника, буянившего в своём кабинете.
– Классику нужно смотреть…
– Ты про фразочку о красоте?
– Боже, Ника, начни смотреть что‑то кроме ток‑шоу и мыльных опер… Некогда объяснять! Тихо!
Из‑за стеклянной двери стали раздаваться странные звуки. Будто Борис Егорович, наш главный редактор и директор в одном лице, стал играть на баяне и горланить частушки.
– Что он там делает? Поёт? – Ника недоумённо посмотрела на меня. – Он же только что орал по телефону.
– У него разгон от макаки до оперного певца, видимо, доли секунды…
На самом деле Бориса Егоровича я не просто так за глаза называла обезьяной. Мимика у него была живая, даже слишком. Манеры – не очень обходительные. И он очень любил бананы. Если у него кончились бананы, то можно смело брать всех операторов и мчаться снимать кормёжку голубей в сквере, лишь бы не находиться в одном помещении с таким неуравновешенным типом. Творческая личность! Харизматичная! Кинг‑Конг тоже был харизматичным. Но он ещё по небоскрёбам лазил.
Дверь с лязгом открылась. На пороге появился наш горячо любимый начальник. Все притихли и даже вжали головы в плечи. Сейчас шашкой махать будет.
Протирая лысину клетчатым платком и всматриваясь в нас колючим взглядом серых глаз, Борис Егорович набирал воздуха для мощного крика.
– Романчук! Живо ко мне!
Ну всё. Попала. Можно присматривать место на кладбище, запасаться цветочкам. Заказывать панихиду…
– Если что, можно я твой стул возьму? – Ника жарко шепнула мне на ухо.
– Да, умеешь ты поддержать… – тяжко вздохнула и встала, обречённо опустив голову. – Сейчас иду, Борис Егорович.
Мужчина поправил вязаный жилет, спрятал платок и скрылся в кабинете. Затем зашуршали жалюзи. Ну всё, мне точно крышка.
Я зачем‑то схватилась за папку с последними наработками и гордо, но на дрожащих ногах двинулась в пасть ко льву, точнее, к горилле.
– Закрой за собой дверь, – Борис Егорович восседал в кресле и упоительно поглощал банан, успокаивая свои нервы. Я даже ненароком подумала, что, может, обойдётся. – И жалюзи опусти.
Послушно всё сделала. Вздохнула и широко улыбнулась. Это моё первое правило: всегда улыбайся. Ну и народная поговорка никогда не подводила – улыбайся, люди любят идиотов.
– Кира, за что ты меня так ненавидишь?
– Я? Вас?! Да я обожаю вас, Борис Егорович! Мы все вас любим…
– Угу, – мужчина выкинул шкурку банана в корзину для мусора и потянулся за следующим. – От вашей заботы ноги протянешь. Лучше скажи мне, зачем ты Белосову нахамила?
– Да не хамила я ему! – вполне искренне возмутилась.
Белосов Макар Сергеевич. Местный депутат. Шишка на ровном месте. Надоедливый прыщ. Всезнайка. Мутный тип. И вот этот нахал обещал сделать комнаты матери и ребёнка в наших торговых центрах. Проталкивал проект, даже часть денег собрал, а потом… слился. Подобно туалетной бумажке. Теперь он баллотировался на второй срок. Вот я ему всё и припомнила на публичных слушаниях.
– А что ты ему сказала?
– Ничего особенного, просто… пожелала… – немного смутилась, вспоминая о своём длинном языке и несдержанности.
– Ага, чего ты ему пожелала? – Борис Егорович уже снял часть шкурки с очередного банана и принялся успокаивать нервы очередной сахарной бомбой. Прикрыв глаза, он ждал моего ответа. – Только дословно, Кира. Не говори, что не помнишь.
– Я… я пожелала ему собственного ребёнка посреди торгового центра переодевать. Менять испачканный подгузник и подтирать… э… ну, ту самую часть рукой.
– Вот! Вот, Кира! Вот с чего начинаются инфаркты и инсульты. Поэтому я ем бананы и пою. Не хочу загреметь в больницу из‑за твоего языка.
Мне так хотелось брякнуть, что он раньше себе сахарный диабет заработает, но не стала. Я уже успела нарваться на крупные неприятности. У Белосова, конечно, руки коротки, но и я не того полёта птица, чтобы не сбить меня из рогатки.
– Белосов требует, чтобы я… – Борис Егорович громко чавкнул и доел банан, будто проглатывая колкие слова горе‑депутата, переданные по телефону. – Чтобы я тебя отстранил. Уволил. Иначе подаст в суд. И выйдет с открытой речью.
– Значит, этот слизняк ещё чего‑то требует? Да он же балабол! Ничего для города не делает! У нас полно молодых и перспективных ребят! Зачем брать эту жабу? Он хоть знает, как нужны такие комнаты для молодых мамочек?
– А ты знаешь? Да? – Борис Егорович вздохнул. – Кира, в последнее время твоя колонка стала… какой‑то едкой и желчной. Раньше приходили мешки писем, а теперь. На тебя стали жаловаться. Может, тема детьми и беременностью исчерпала себя? Тебе так не кажется?
– Нет, Борис Егорович, не кажется! – зло отчеканила. – Эта рубрика – моё детище! И я не позволю вот так…
