Нетвой

– Завтра вернем, – говорю, вставая. Мышцы затекли, она реально нас сегодня сверх нормы гоняла. Опять. И без растяжки. Руки почти дрожат от лишних отжиманий, но боль приятная. Хорошо отвлекает от гнили на сердце. – Мы и так на полчаса больше впахивали.

– Давайте, мужики, у нас лед через полчаса, – говорит Колос, – курить если, то сейчас, не перед тренировкой, тренер спалит, еще больше пахать будем.

Уходим за угол, проходя чуть дальше, чтобы Крохе в окно не попадаться и чтобы дым не тянуло ей. Аллергия же, мы все помним.

– Ну чего там, Коваль? – затягивается Сава. Не спалила еще коротышка, видимо, раз курит расслабленно. – Не уложил нашу тренершу? Или не поддается обаянию нашего мальчика?

– Сава, хотя бы ты меня мальчиком не называй! – злюсь. У меня на это слово уже кулаки непроизвольно сжимаются. – Ни хера, даже подойти к ней не дает. «Ковалев, я старше вас, и вообще я ваш тренер, бла‑бла», ты же слышал, колючая вся, – копирую Кроху, выбрасывая половину сигареты. Бесит, даже курить не хочется. Подраться бы с кем‑то, да не с кем. Надо в зал сходить, грушу поколотить, хоть там энергию выплеснуть, а то уже за ушами звенит.

– Так, может, у нее мужик есть? – спрашивает Колос. – Поэтому отшивает тебя? Логично, не? Сказала же, что есть там кому о настроении ее думать.

Смотрю на него в упор. В смысле, мужик? Я такого варианта даже не рассматривал. Потому что… а почему? А хер знает. Решил сразу, что моей будет. А вдруг и правда мужик? Нет, не стена он, конечно, его и сдвинуть можно, а если любит? Вдруг свадьба у них на носу? А если вообще давно женаты, но она просто кольцо не носит?

Да сука!

– Колос, чтоб тебя! – Со злости пинаю какой‑то камень под ногами, чтобы просто выплеснуть эмоции, но сзади раздается звук разбитого стекла. Да твою ж…

Через секунду – женский крик. Ее, точно, ни с кем не спутать.

Поворачиваюсь – точно в ее окно попал в спорткомплексе, где ей совсем недавно комнату типа кабинета выдали.

– Ну давай, давай, если что, я разбил, спасай свою Кроху, – хлопает по плечу Сава, и я как ненормальный со всех ног бегу к ней, очень надеясь, что она не поранилась.

Рывком дверь открываю, осматриваю помещение. В стекле дыра, пара осколков на столе валяется, камень этот несчастный на полу. Олька стоит как парализованная, руки к груди прижимает, а лучше бы меня прижимала, честное слово.

Подхожу ближе, за плечи хватаю, осматриваю всю на предмет порезов. Ну, вроде нет.

– Не порезалась? – спрашиваю, в глаза заглядывая. Потому что окно прямо за ее спиной, если она сидит за столом. А где она была в момент моей безответственности, я не знаю. – Целая?

– Да, порядок, я только зашла, испугалась. – Кроха в себя приходит и тут же отстраняется, дистанцию между нами сохраняя. Колючка. – Кто разбил?

– Я, – честно говорю, не утаивая. Мог бы все свалить на Саву, как тот и предлагал, но не хочу. Все равно холоднее ко мне она не станет. Некуда, блин, холоднее.

– Зачем, Ковалев? Неужели это какой‑то новый способ флирта? Учтите, он дурацкий. – Хмурится, ежится, отворачивается и из‑за шкафа достает веник.

– Да я просто камень пнул, с траекторией не рассчитал, – забираю у нее из рук веник, а она смотрит странно, удивленно. – Что, Кроха? Я накосячил, мне убирать.

– Не смейте меня так называть, Ковалев! – шипит, точно змеюка, руки на груди складывает, смотрит, как я убираюсь. А я молчу. Убираю все осколки с пола и стола, сметаю, отправляю в мусор, и только тогда к Ольке моей недоступной возвращаюсь, на целую голову над ней возвышаясь. Ребенок, мать твою…

– Прекрати меня отталкивать, Оль, – смотрю на нее, глаза эти зеленые, губы сами по себе красные, сожрал бы, прямо тут сожрал… Еще и диван позади нее так призывно стоит, ну точно просит прямо на нем доказать ей, что со мной хорошо может быть. Очень хорошо. – Скажи, что не нравлюсь.

– Не нравишься, – шепчет сразу, без запинки, а сама глаза опускает, чтобы в мои не смотреть. Правильно, Оль, не смотри лучше, потому что тону я безвозвратно, захлебнуться страшно, ты же не подашь руку, чтобы вынырнул, ты только на голову сильнее надавишь, чтобы точно утонул.

– Совсем? – психую. Чувствую, как кровь кипит, бесит все, хочется вообще все окна к чертям разбить.

– На девять из десяти.

– Девять?

– Спортсмен ты хороший. Это нравится. – И в самый последний момент поднимает голову, уничтожая безразличным взглядом. Спасибо, Оль, как раз этого не хватало.

Качаю головой, усмехаюсь. Вот же влип, а… Попалась недотрога, все ей не нравится. Но ведь ни разу не сказала, что мужик есть, да? Если бы был, сказала бы? Когда стану ее мужиком, хочу, чтобы всем недоухажерам про меня говорила.

Но пока ухожу. Не нравлюсь я, как выяснилось, совсем.

– Стекло закажу, приедут поменяют, – бросаю напоследок и опять хлопаю дверью. Бесит.

 

Глава 8

Антон

 

 

Крохой ее не называть. Внимания не уделять. Цветы не дарить, не флиртовать.

И вообще ты на один из десяти, Ковалев. Все остальные девять в тебе не устраивают.

Слов нет!

Ночь за окном, часа три точно, а я вместо того, чтобы спать, в голове разговор наш гоняю и думаю, то ли правильно поступил, что свалил, то ли надо было доказать ей, что я не маленький ребенок и что могу понравиться ей на все одиннадцать из десяти.

Вот кто вообще придумал все эти чувства, симпатии? На хера? Чтобы потом в безразличные глаза смотреть и чувствовать, как в грудной клетке сердце в труху превращается?